Галина Липатова - Отдых на свежем воздухе [СИ]

Чампа собрал бумажки и выложил: «Ты-дом-смерть-иметь-место-вопрос». Домом смерти по традиции называли родовые склепы, но для отдельной могилы такое определение тоже годилось.

Призрак загрустил, что выразилось в невнятных стенаниях, потом перемешал бумажки и ответил: «Я-иметь-дом-смерть-дом-жрец-мужчина-гора-здесь-север. Я-дом-смерть-тайна-гора-внутри. Жрец-хотеть-хранить-тайна-я-смерть. Жрец-говорить-человек-много-я-уходить-священное-письмо-учить-другой-человек-много-далеко».

– Понятно, ­– пробормотал Чампа и тяжко вздохнул. Обернулся к настоятельнице, все так же сидевшей на краю каменной ванны:

– Как я и догадывался, это Анжелико Акатль, преосвященная.

– Не может быть… – Маурисия вгляделась в призрака. – На лик в его житии не похож…

– Конечно, не похож, – паладин собрал бумажки в стопку. – Тогда были еще очень сильны старые обычаи, а по ним делать изображения людей царской крови нельзя. Только словесные описания… Вот и не стали рисовать Анжелико как есть, изобразили очень условно. Но интересно другое. Он умер здесь, когда работал в скриптории над переводом Откровения на чаматланский. Умер от сердечного приступа, как я понял, и перевод закончить не успел. А настоятель монастыря, чтобы не пошатнулась тогда еще некрепкая здесь Вера, не стал разглашать его такую негероическую смерть. Анжелико тайно похоронили в пещере с северной стороны горы, там, где сейчас мужской монастырь, а публично сообщили, будто он ушел проповедовать язычникам и там и погиб.

– Глупо это было, так поступать, – покачала головой настоятельница, с сочувствием глядя на призрака. – Немало святых окончили свои дни, как вы выразились, негероической смертью. Святыми от этого они быть не перестают.

– В поступке настоятеля был смысл, – Ринальдо начал раскладывать листочки, чтобы задать призраку следующий вопрос. – Для чаматланца тех времен это было очень важно – какой смертью умер великий человек. Бывало, что если царь умирал внезапно, народу все равно объявляли, что он, к примеру, сразился с чудовищем на охоте и погиб от ран. Многие цари и царские сыновья, если чувствовали близкую смерть, предпочитали подняться на вершину Огненной Горы и броситься в лавовое озеро, лишь бы не умирать в своей постели.

Он положил последний листок: «Ты-быть-здесь-конец-дело-вопрос. Я-иметь-ты-помощь». Святой обрадовался, да так, что бумага разлетелась на половину мыльни, и он несколько минут метался, собирая листочки. Потом составил ответ: «Я-желать-знание-дело-конец-вопрос».

– Преосвященная Маурисия… Насколько мне известно, в библиотеке монастыря есть первая рукопись с переложением Откровения на чаматль. Самая первая. Давайте принесем ее сюда.

– О. Я понимаю… Но это будет непросто… рукопись лежит в реликварии, и к ней, если честно, страшно прикасаться – как бы не рассыпалась от времени.

– Ради упокоения души Анжелико – а хоть бы и рассыпалась, – сказал паладин и разложил бумажки: «Я-приходить-быстро. Ты-ожидание-просьба». Призрак кивнул, и паладин пошел к выходу. Вздохнув, Маурисия пошла за ним, на ходу вынимая из кармана облачения проволочное кольцо с ключами.

Библиотека Калли Истласиуатль была большой. Триста лет с лишним, со дня основания монастыря, здесь занимались книжной работой – сначала вручную, записывали куантепекским простым письмом жития святых и мартиниканские хроники, в том числе чаматланские. Куантепекским потому, конечно, что в Чаматлане письменный чаматль был привилегией жречества, и им никто не владел, зато многие чаматланцы и раньше знали куантепекское простое письмо, особенно те, кто занимался торговлей. Потом, когда младшая дочь Клемента Чампы сумела на основе фартальских букв и куантепекских знаков составить алфавит, подходящий для всех мартиниканских языков, здесь стали печатать книги, в том числе и священные. И по экземпляру каждой из этих книг оставалось в монастырской библиотеке.

В центре большого зала, все стены которого были заставлены стеллажами с книгами, на возвышении стоял деревянный ларец, окованный полосками чеканной бронзы. Крышка ларца была сделана из полированных пластин горного хрусталя, вставленных в бронзовую решетку. Настоятельница с благоговением вставила в замочную скважину ларца маленький ключ и повернула. Звякнуло, крышка дрогнула – видимо, была снабжена пружинами, которые должны были откинуть ее, но от времени ослабли. Ринальдо осторожно поднял тяжелую крышку. Внутри лежала толстая книга, сделанная на древний манер – листы пальмовой бумаги, покрытые разноцветными рисунками, склеены в длинную полосу, сложены гармошкой и зажаты двумя досками, украшенными резьбой и позолотой.

– Это самая древняя книга в нашем монастыре, – сказала настоятельница. – Святыней не считается, потому что написана языческими письменами, которых никто уже толком не понимает… Кстати, а откуда вы-то их знаете? Странно это – чтобы паладин – и вдруг в языческих знаках разбирался.

– В нашем роду это знание передается давно, – паладин очень аккуратно вынул раритет из реликвария. – Мой предок Клемент рассудил, что это знание не должно погибнуть, раз за него многие люди заплатили кровью. Историю надо знать и помнить… хотя бы для того, чтобы не было соблазна ее приукрашивать. Клемент Чампа полжизни посвятил тому, чтобы переловить уцелевших жрецов старых богов и собрать их книги, а уже его дети переписали их новым письмом и перевели на понятный всем язык. А то, знаете… всегда найдутся те, кто будет думать, будто в старые времена золотой век был и всеобщее благоденствие, а что людей в жертву приносили – так очень редко и вообще неправда. А от этого до соблазна вернуться в язычество совсем недалеко. Клемент это понимал, потому и решил сохранить древние знания.

Он пошел обратно в мыльню, Маурисия поспешила следом, спрашивая на ходу:

– Так вы думаете, сеньор Ринальдо, эту книгу переписывал именно святой Анжелико? Так-то в монастырских хрониках сказано, что это был общий труд, а сам Анжелико только перевел Откровение на чаматль.

– Я уверен, – сказал паладин. – Кроме него, в то время не было посвященных, знавших бы эти письмена. А что до перевода… Перевод, конечно, можно было записать и куантепекским письмом, и фартальским. Но это было бы неправильно. Для Анжелико и всех тех чаматланцев, кто тогда принял Веру, было очень важно, чтобы Откровение было записано именно так – священными знаками, которые до того использовались только жрецами. В каком-то смысле это означало, что старые боги потерпели поражение и здесь, утратили не только храмы, но даже священное письмо.

Они зашли в мыльню, где призрак тасовал туда-сюда листочки со знаками, составляя короткие фразы, словно по-прежнему разговаривал с кем-то. Впрочем, возможно, он просто радовался тому, что его наконец выслушали, и пытался составить благодарственную речь. По крайней мере Чампа углядел сочетание знаков «Я-радость-ты-дать», что можно было истолковать и как благодарность, и как благословение.