Галина Липатова - Отдых на свежем воздухе [СИ]

Она достала из кармашка раскладной нож и быстро разрезала кекс на семь частей, а Жоан ловко сковырнул печати с бутылок и разлил всем для начала белого.

Взяв кубок в одну руку, а кусок кекса в другую, он встал и сказал:

– Друзья… Я рад, что вы решили отпраздновать мой день рождения, и пью этот кубок за ваше здоровье!

Все подняли кубки:

– А мы – за твое!

И все выпили до дна, даже Джамино (ему Жоан предусмотрительно налил на два пальца), и заели кексом. Так полагалось по сальмийскому обычаю: пир на день рождения начинать с вина и пирога.

Вино оказалось удивительным, и оно оправдывало свое название – «слезы солнца», потому что от него стало хорошо и легко, весело и приятно. Настолько, что все рискнули попробовать мартиниканские угощения Тонио.

Жуя буррито, Бласко задумчиво сказал:

– Хм… А ничего. Только, Тонио, если это – «очень мало пряностей», то я боюсь представить, что такое «достаточно пряностей» по-вашему.

Тонио, щедро зачерпнув гуакамоле и положив его на свой буррито, достал перечницу из кармана, посыпал красным перцем и пожал плечами:

– Да ну, пресно же совсем. А еще про сальмийскую кухню говорят, что она тяжелая… эх, вы…

Жоан возразил:

– Ну, наша кухня многими считается тяжелой потому, что мы любим жареное и горчицу, лук и чеснок, однако у нас много и вареного, и печеного, а красного перца-то как раз мало, не любим мы его, у нас свои приправы. Черный перец, например… и множество трав. Но ты нас как-нибудь в эту тратторию своди, интересно же попробовать, что вы едите обычно.

Тонио усмехнулся:

– Ловлю на слове. Так и быть, свожу.

Он откусил от буррито и сказал:

– Знаете, почему мы так много чили и хабанеро едим? Потому что в Мартинике вода очень плохая, много всякой заразы. А чили помогает от этого защищаться. Вот мы и привыкли его во всё класть. Оттого у нас и кровь горячая.

Робертино нарезал колбасу и поставил тарелку с ней в середину стола, затем принялся ловко разделывать каплунов, а Жоан стал нарезать сыр.

Оливио отложил гитару, ловко поделил лазанью на семь ровных кусков и разложил всем:

– У нас, плайясольцев, тоже кровь горячая – чуть что, за ножи хватаемся. Но столько перца не едим.

Жиенна отломила вилкой кусочек лазаньи, прожевала:

– М-м, вкусно. А насчет горячей крови – так мы, сальмийцы, тоже этим похвастаться можем, и тоже без всякого перца. Правда, у нас по-другому проявляется, а, Жоан?

И она стрельнула в него глазками. Паладин остался невозмутимым:

– Это точно. За ножи, чуть что, не хватаемся, но морду кому набить или в ругани отвести душеньку – милое дело. Мой дедуля Мануэло рассказывал как-то, что он однажды неблагого альва руганью изгнал. Обложил его семиэтажно – тот, бедняга, и сбежал с перепугу. Не-е, горячая кровь – она не от перца, Тонио.

– Точно, тут, скорее, и правда медицинская причина в том, что вы его так много едите, – Робертино закончил разделывать каплунов, а Жоан снова налил всем вина. – Знаете… идея у меня возникла. Нас, младших паладинов в смысле, аж двадцать один человек. И все мы с разных концов Фартальи. Даже сын аллеманских иммигрантов у нас есть. Давайте предложим всем по субботам зимой устраивать гастрономические вечеринки?

– Идея хорошая. Только с условием – еда должна быть, хм, не очень экзотическая, – сказал Жоан. – Я как-то не готов есть аллигаторов и морских свинок.

Тонио рассмеялся:

– У нас и кроме морских свинок найдется чем угостить. И потом… слыхал я, что лютессийцы лягушек едят, это правда? А то еще Ренье нас таким накормить вздумает.

– Ну, правда, – сказал Оливио. – А морские гады тебя не смущают? Вот в этой лазанье ведь мидии, гребешки и щупальца осьминога.

Мартиниканец с подозрением уставился на кусок лазаньи, который уже было поднес ко рту. Джамино тихонько сказал:

– Морская свинка.

Тонио рассмеялся, откусил от лазаньи, прожевал и сказал:

– А, ладно. Вкусно же.

Жоан поднял кубок:

– Давайте выпьем… выпьем за нас всех. Я вас люблю, друзья.

Солнечное вино проникло к самому сердцу, и все пришли совсем уж в хорошее настроение, и под каплунов четырехпинтовую бутылку белого приговорили очень быстро, и перешли к красному. Джамино, несмотря на то, что ему наливали понемножку, и что он попробовал все, что было разложено на скатерти, все-таки немного опьянел и его начало клонить в сон. Робертино подвинулся, и Оливио сел рядом с ним, а Джамино улегся на освободившуюся циновку, свернулся калачиком и задремал.

Жоан, пристально посмотрев на Джамино, сказал:

– Любопытно... Знаешь ли ты, Оливио, что у твоего брата метка Мастера?

Оливио кивнул:

– Знаю. Давно заметил. Ты думаешь, он просто так финансы изучать решил? Не только для того, чтоб владениями Вальяверде управлять, но и по зову сердца. Это ему, наверное, от его матушки досталось – сама она ни черта в этом деле не смыслит, но по отцу из семьи Таргароссо происходит.

Бласко присвистнул – бароны Таргароссо были потомственными банкирами, известными на всю Фарталью. Баронство им даровал дед нынешнего короля, а поскольку в Фарталье нельзя быть доном и при том не владеть доменом, то им в качестве домена был передан клочок земли ровнехонько в десять акров, на котором стояла старинная сторожевая башня. Эту небольшую башню назвали Кастель Таргароссо, в ней обустроили официальную резиденцию, в которой, однако, сами бароны бывали крайне редко – разве что для того, чтоб принять короля или герцога Салину, чьими вассалами они считались. Так-то у Таргароссо были два богатых больших особняка – один в столице и один в Вальядино.

– Вот это да, и граф Вальяверде посмел так по-свински обращаться с дочерью этого рода? Странно даже, да они его с потрохами купить бы могли и по миру пустить, – сказал с недоумением Бласко.

– Ну, мачеха из боковой ветви, осталась сиротой, ее воспитывал дядя, двоюродный племянник барона, – сказал Оливио. – Но если честно, то я и сам удивляюсь, чего это она не пожаловалась барону. Все-таки родная кровь… это папаша, наверное, ее совсем запугал.

Оливио допил вино и замолчал, снова взялся перебирать струны. Жоан разлил по кубкам красное:

– Давайте за то выпьем, чтоб все достойные люди сумели найти свое место в жизни, – сказал он.

Все выпили, и Робертино спросил:

– Кстати, о месте в жизни… Я поначалу тяготился тем, что в корпус пойти пришлось, но потом почувствовал, что это как раз по мне, а уж когда еще и медицину изучать продолжил, так вообще нарадоваться не мог. А вы все как?

Бласко пожал плечами:

– Мы с Жиенной как-то сразу решили. Когда оказалось, что способности у нас очень посредственные как для нашего рода, и маги из нас хреновые получатся. Сами понимаете, не очень-то хотелось, чтоб нас за паршивых овец в семье считали. Родители-то, конечно, никогда такого бы не сказали, но вот бабуля с дедулей и тетушки с дядюшками так и говорили – мол, недоразумение мы и даже позор для нашего славного рода… Вот мы поразмыслили и решили, что инквизиторство и паладинство для нас – самое то, что надо. Ну а чтоб хоть знать, от чего отказываемся, обеты принося, мы перед тем решили с девственностью распрощаться. И так распрощаться, м-м… чтоб сполна, так сказать. Чтоб потом на всю жизнь хватило.