Виктор Угаров - Дикий артефакт [litres]

А если закрыться, спрятаться за маской равнодушия, тогда можно жить и общаться, не получая удары. От маски было тошно, но хотя бы не больно!

Свободу от людей ей подарил цыганский табор. Темная колдунья, распознав в девочке Иную, агитировала недолго. Пройдя инициацию через Сумрак, Анюта навсегда ушла от оседлой жизни и органов опеки.

Мир колдунов и колдуний для цыганского люда не был тайной, и старую ведьму Нину почитали не меньше, чем барона. За ее пестрыми юбками и спряталась надолго черноволосая девушка с ореховыми глазами и вполне цыганским именем. А угрюмость Анюты бродяжий народ принял легко: ученица чародейки и должна быть со странностями. Аня Снежная, почему бы и нет?

В одну из летних ночей у костра, затерявшегося где-то на просторах Полесья, старая Нина раскрыла источник Анютиных бед.

– Ты проклята, девка. И ты, и весь твой род по женской линии. – Ведьма затянулась сигаретой и выпустила вверх колечко табачного дыма. Она не курила традиционную трубку, предпочитала «Chesterfield». – «Венец безбрачия» накладывают не для того, чтобы насолить, а чтобы весь род извести, под корень. Кого из твоих предков прокляли – не ведаю. Но раз ты передо мной сидишь, значит, мать тебя родила как-то, нашла мужика. Ты ведь подкидыш?

Сжав зубы до боли и привычно окаменев лицом, Анна кивнула.

Проклята вместе с родом – откуда ей было знать, детдомовской?! Все, что отличало ее от других детей, – это медальон, который подкинули на порог роддома вместе с орущим младенцем. И который за всю ее недолгую жизнь так никто и не решился украсть.

Она сидела, опустив голову, но пламя костра заставляло блестеть предательские слезы.

– Я тебе открою то, о чем другие знахарки говорить ни за что не станут. – Ведьма неожиданно хрипло расхохоталась. – Они, дуры, боятся, что часть проклятья на них перекинется!

– А ты не боишься? – подала голос Анна.

– Я дома, в семье. Кровью со всеми повязана, оттого и сильна. Такую силу никаким заклятьем не переломить! – Она махнула рукой в сторону табора и примолкла.

Обе ведьмы, молодая и старая, прислушались к звукам ночи: песням, ругани, детским крикам и смеху.

– Уходить тебе надо, милая, – ошарашила Анну старуха. – Судьба твоя там, среди людей в городах. Нельзя всю жизнь прятаться. Тебе расти надо, как ведьме расти. А в таборе что? Мы от века не меняемся. А тут я одна такая. Всю науку я тебе передала, да и не велика хитрость: колдовать да воровать!

Она опять хохотнула, но тут же стала серьезной. По ее словам, любое ведьмино проклятие можно распутать. Были бы опыт и Сила. Одна колдунья не справится, так позови несколько! Все по плечу. Кроме «венца безбрачия».

– Понимаешь, Анюта, любое проклятие от злобы и гнева происходит. Наложит его врагиня: злоба ее отдельно, а колдовство на тебя упадет, тоже отдельно. А вот в «венец безбрачия» ведьма память о своей злобе внутрь вплетает, как ленту в косу. Там, в «венце», она и живет, и работает. Вот влюбилась ты в парня – это сигнал для ведьминой памяти. Она вылезает и вредит, становишься ты для милого противней кикиморы. Спрятала ты свою любовь в себе – колдовская лютость засыпает до времени. Может, та злодейка и подохла давно, а ее память в порченой бабе живет, переходит к потомству, пока род не оборвется. Проклятье распутать можно, а как злобу избыть? Лютую и вековечную? Она-то и скрепляет «венец безбрачия» и защищает его от чужого колдовства!

Слезы на щеках Анны высохли. Она встала, окинула старую Нину долгим взглядом, а потом поклонилась в пояс и канула во тьму, исчезнув из жизни табора навсегда.

Антон молча выслушал историю напарницы. Понятно было, что ему выложили не все подробности. Но он и не настаивал. О жизни своей подруги после табора Антон знал и так. Похожа на его собственную. Колдовала да воровала, училась да набивала шишки.

Под разговор скотч «на удачу» закончился, но было не жалко. Может, и к лучшему. А вдруг поможет?

После этого разговора что-то изменилось, изменилось неуловимо. Как будто распрямилась в женской душе сжатая старая и покрытая ржавчиной пружина. Анна была все той же, корректной и дружелюбной. Но холод ослаб, выражение ее лица стало мягче, она стала чаще смеяться.

И главное – перестала плакать по ночам.

На серьезный разговор Антону долго не хватало духу, прошли месяцы.

И однажды, в дождливую октябрьскую стынь, они сидели за ужином, и он уплетал Анютино рагу. В приоткрытую форточку текла прохлада, разгоняя жар от кухонной плиты. По подоконнику снаружи важно расхаживала толстая чертановская ворона, взявшая за привычку залетать к ним гости.

Подруга, по своему обыкновению, быстро поклевала из тарелки и теперь сидела перед чашкой с кофе и перебирала в коробке из-под обуви свою колдовскую мелочь. Губы ее что-то шептали. Иногда Антон ощущал небольшие всплески Силы, отчего по спине каждый раз пробегала зябкая стайка мурашей.

Неожиданно для себя он решился.

– Нам надо поговорить. – И, увидев страх в распахнутых глазах подруги, засмеялся. – Думаешь, предложу разбежаться? «Фигушки, я плотоядная!» Помнишь корову из старого мультика «В стране невыученных уроков»? У нас та же ситуация. Ведем себя, как двоечники, ей-богу! Какая-то старая сучка своим проклятием испоганила тебе жизнь, а мы и лапки кверху.

Анюта открыла рот, но он ее остановил:

– Молчи, говорить буду я! Вся эта ситуация напоминает торфяной пожар. У нас под ногами земля горит, а мы молчим и дышим вонючим дымом. Хочу разобраться! Прежде всего хватит тебе прятаться, покажи мне «венец безбрачия».

Она сидела и тяжело, со всхлипами дышала, низко опустив голову. Антон постарался говорить мягче:

– Просто расслабься, отпусти себя. Покажи, что ты ко мне чувствуешь.

Антон поднялся, прихватил стул и, обойдя вокруг стола, сел напротив, вплотную. Он приподнял ее голову за подбородок и заставил смотреть Анну прямо ему в глаза.

Девушка поколебалась несколько секунд и приняла решение: привычно холодная настороженность исчезла. Черты ее лица смягчились, и она посмотрела на него одновременно умоляющим и грустным взглядом.

А потом ее лицевые мускулы пришли в движение.

Они ожили, совершая быстрый и страшноватый танец. Их новый узор преобразил лицо подруги до неузнаваемости. Наверно, в течение жизни у каждого человека или Иного хотя бы раз, но возникало такое выражение.

Откровенно презрительный прищур глаз. Брезгливая ухмылка сжатых губ. Тяжелый оценивающий взгляд. В детстве, увидев такое на лице ровесника, маленький Антошка почти рефлекторно бросался в драку.

Мерзость, по-другому не назовешь.

Антон мягко закрыл-обнял лицо подруги своими ладонями. Анюта вздрогнула и обмякла. Голова девушки упала на руки, и плечи затряслись в беззвучном рыдании.