Anne Dar - Узник [СИ]

Изменив свой маршрут, я вышла на крыльцо. Хоть день и обещал быть тёплым, всё же утро было достаточно прохладным. Пройдя по газону, устланному густой росой, я пересекла черту массивной тени, которую отбрасывал дом, выкрашенный в серо-зеленый цвет, и дотронулась до почтового ящика, освещенного золотистыми лучами утреннего солнца. Взяв в руки прессу, я обернулась и, зажмурившись, посмотрела на солнце, которое медленно всплывало над крышей старого дома, не позволяя кривым ветвям деревьев зацепиться за своё золотистое одеяние и замедлить его ход.

Снова войдя в полосу тени, незаметно сдающую свои рубежи, я почувствовала прохладу, и мурашки, судорожно пробегающие по моей теплой коже, заставили меня ускорить шаг.

Еще не дойдя до порога дома, я раскрыла конверт, в котором должны были находиться результаты последнего экзамена для поступления в университет. В нем не было ожидаемых и так прежде желаемых восьмидесяти пяти баллов — в нем были все восемьдесят девять. С такими баллами я гарантированно могла поступить в любой университет страны на подходящую мне специальность.

Закрыв за собой дверь и сняв резиновые шлёпанцы, я отправилась на кухню, посмотрев в сторону немых гостей, которые даже взглядом не повели в мою сторону. Залив сухой завтрак молоком, я села на стул, подобрав под себя ноги и поставив подбородок на колени. Потирая замерзшие от утренней росы пальцы ног, я начала рассматривать уже знакомый результат прохождения экзамена. Спустя минуту я, средним пальцем правой руки, отодвинула документ на середину стола и поставила на его место глубокую белую тарелку с завтраком.

Тщательно пережевывая пищу, я смотрела на лежавшую передо мной бумагу. Закончив завтрак и вымыв посуду, я вложила обратно в конверт документ, уже не имевший для меня никакого значения, и положила его рядом с двумя идентичными ему, белоснежными прямоугольниками, которые также были заполнены уже бесполезной для меня информацией.

Я хотела отправиться в гостиную, но остановилась, чтобы еще немного насладиться лучами, играющими в кронах тополей. Неожиданно я словила себя на мысли о том, что возвращаться в тёмную гостиную к людям, которые буквально окаменели над стоящим посреди комнаты гробом, мне не хочется. Более того — меня напрягала их неизменная поза. Но самое отталкивающее, что могло бы вызвать во мне даже страх, если бы я только была слабонервной — это то, что эти люди застыли над гробом не от горя утраты, ни от боли и скорби, а от ожидания. Они словно дожидались того часа, когда можно будет избавиться от содержимого этого ящика и, сев в обтянутые кожей сиденья своих серебристых автомобилей, с легкой душой, наконец смогут умчаться за сотни километров от оторванного ото всего мира города.

Процесс погребения прошел достаточно быстро. Священник, внешность которого больше походила на сторонника культуры хиппи, нежели на церковного служителя, быстро проговорил несколько кратких молебнов и призвал двух наемных работников засыпать могилу. Мне почему-то казалось, что гроб откроют хотя бы на пять минут, для возможности попрощаться с умершей, но его просто опустили в яму и засыпали рыхлой землей. Прощальных слов так и не прозвучало, и мне впервые за прошедшие сутки по-настоящему стало грустно. Элизабет с мужем поспешили уйти сразу после священника, я же решила остаться, сказав, что приду домой чуть позже.

Было девять часов солнечного утра, и я стояла на старом кладбище, которое располагалось примерно в двухстах метрах к югу от нашего дома. Слушая переливы птичьих голосов в лесу, на краю которого разместилась свежая могила, я думала о том, что благодаря отсутствию соседей с южной стороны, из окна комнаты умершей можно будет видеть её надгробие.

Кладбище было заброшено — на нем давно не хоронили местных жителей. Беспризорные и искаженные временем надгробия сильно обветшали. От дождей и ветра их защищали лишь многослойные покрытия мха и опавших листьев. Я никогда не приходила сюда, хотя мой дом находился в непосредственной близости от этого места, поэтому изучить резные надписи на древних надгробиях мне еще только предстояло — я собиралась часто посещать могилу умершей, чего, очевидно, не думала делать её дочь. Осмотревшись, я насчитала около двадцати могил, не учитывая тех, которые остались без надгробий. Идя сюда сегодня утром, я спросила у Элизабет о том, как ей удалось договориться с городскими властями о похоронах на заброшенном кладбище. Оказалось, что здесь похоронена вся ветвь рода Таммов, не считая оставшихся в живых её и меня, поэтому договориться о захоронении на родовом кладбище было несложно. Меня зацепила эта информация. Не понимая, почему тётка не рассказала мне о том, что у моего семейства есть родовое кладбище, я спросила у единственной, кто мог утолить моё любопытство, но в ответ я услышала лишь краткое «не знаю», которое не могло меня не разочаровать.

В детстве моя опекунша запрещала ходить на это кладбище, что было вполне логично — мне и самой не хотелось гулять в подобном месте. Хоть кладбище и не было ограждено никаким, даже анахроническим забором, я всегда неосознанно обходила его стороной. И не только я. Ни разу за всю свою жизнь в этом городе я не увидела ни единой живой души, посетившей хотя бы единожды одну из могил.

Возвратившись домой, я застала пожилую чету ожидающей меня на пороге. Их ровная осанка была настолько идеальна, что казалась даже неестественной. Только сейчас, подходя к дому и смотря на этих людей, я поняла, что всё в них какое-то искусственное, будто они были выплавлены из пластмасса. Если раньше я не до конца понимала, что именно меня в них отталкивает, то сейчас, осознав, что причиной является их искусственность, мне стало откровенно не по себе. Поэтому, когда я узнала, что они собираются уехать прямо сейчас, я с облегчением выдохнула, так как понимала, что еще одна ночь под одной крышей с неприятной для меня парой далась бы мне с большим трудом. Однако я всё же удивилась, хотя и не подала вид, тому, что они уезжают так быстро — до этого мне почему-то казалось, что эта странная чета пробудет в городе минимум еще одну ночь.

Когда я сказала о том, что в этом году я не собираюсь поступать в университет и остаюсь в городе, мне на мгновение показалось, что на лицах пожилых людей появилось облегчение. Позже, в разговоре, в котором участвовала только я и Элизабет, выяснилось, что дом, который, как я думала, что она захочет продать, двоюродная сестра решила оставить мне. Я смогла объяснить это себе только тем, что пара достаточно обеспечена и не нуждается в тех копейках, которых стоил этот ветхий сарай. Да и кто захочет покупать трухлявый дом на краю забытого всеми хутора? Так пара избавилась от лишних хлопот, связанных с этим городом, в то же время сделав мне большую услугу, позволяя бесплатно продолжать жить в никому не нужном, кроме меня, жилище.