Тимоти Лирик - Эльфийский порно-спецназ в логове национал-вампиров

И мы занялись деталями моего предательства.

У анабиозовки есть доброе свойство прочищать сознание и расслаблять лапы.

Я отлично запомнил каждую фразу, прозвучавшую на нашем с шефом военном совете. Правда, до седьмой рюмки. После седьмой рюмки я ничего не помню вплоть до следующего утра.

Умывшись и одевшись, я направился в мастерскую, расположенную в нашем подвале. Как и предполагалось, здесь ковырялись в моторе наш завтрак и комбинизомби.

— Привет, Эбонитий! Салют, Зангези!

— Добрутро, Яша, — пробурчал завтрак.

— Доброе утро, Яша, — отчеканил комбинизомби. — За вещицей пришел?

— Точно.

— За какой вещицей? — Эбонитий был страшно любопытен.

— Это особо секретная тайна, — заговорщицким тоном поведал я. — Многие хотели бы узнать, в чем тут секрет, но сам Ярополк Велимирович велел молчать.

— Ну, не хочешь, не говори, — обиделся завтрак. — Я потом у Зангези спрошу.

— Пойдем ко мне, — сказал комбинизомби, отложив ключи.

Спустя полминуты мы сидели в комнате Зангези.

Она вся была обклеена картами звездного неба, даже шкаф. Покрывало на кровати и то было черным. Окон не было. Каких-либо предметов кроме кровати и шкафа тоже. Наш комбинизомби — странный тип даже для комбинизомби.

— Здесь полная звукоизоляция, — сказал он, открыв шкатулку, стоявшую на кровати. — Сейчас я объясню, как действует хапуговка, и что надо с ней делать.

— Погоди, Зангези, — прервал его я. — А тебе тут не стремно?

— Нет. Эта комната — отражение моего настроения. У меня сейчас период романтической готики. — Комбинизомби вызвал в себе поэта: — Возможно, только время знает, где прах развеют ветры мой, я ж эту муку выбираю, я стану Смертию самой. Но кто ты, странник запоздалый? Зачем стучишься в эту дверь? Всяк заходивший — в вечность канул! Ах, ты не веришь?! Что ж, не верь…

— Постой, прекрасный мой коллега, — вклинился я. — Мне страшен сумрачный твой слог. Стой, стихотворная телега! А ближе к делу ты б не мог? И лучше прозой бы, Зангези.

Вид нашего комбинизомби был воистину готичным: удрученность высшей категории, оптимистичней в гроб кладут. Он снова не нашел благодарного слушателя, и поэзию пришлось на время предать.

— Итак, хапуговка. — Зангези показал на шкатулку, в которой стояли несколько коробочек, одно место пустело. — Это не активированные. Их всегда по две. Одну сажаешь себе, вторую — сначала себе, потом или сразу конечному объекту слежки, или, как в нашем случае, временному носителю, то есть тебе. На ком она окажется через двадцать земных часов, тот станет «передатчиком».

Он засучил рукав на левой руке, и я увидел в его локтевом сгибе небольшой бугорок наподобие родинки.

Комбинизомби дотронулся до него пальцем, подержал так несколько секунд, а когда отнял, кожа на левой руке оказалась чистой. Бугорок прилип к подушечке пальца.

— Сейчас мы приучим ее к тебе. Куда посадить?

Я предложил запястье. Мне хапуговка нужна в таком месте, чтобы можно было незаметно взять. Не засучивать же рукав при клопапе и его банде.

Касание хапуговки не вызвало никакого дискомфорта. Она мгновенно прижилась.

— Когда будешь готов пересадить ее на объект, просто подержи на ней указательный палец, — проинструктировал комбинизомби. — Три секунды. Потом сажай. Желательно в течение минуты. Если промедлить, она может погибнуть. Если посадишь опять на себя, она досрочно срастется с тобой, и станет транслировать твои мысли.

Я нервно высунул язык и тут же спрятал.

— Может, тогда взять две?

Зангези покачал головой.

— Одна хапуговка — один принимающий разум. Если она погибнет, мне тоже будет плохо. Возможно, я впаду в кому. Ты, Яков, пожалуйста, действуй осторожнее.

— Можешь на меня положиться. Погодь! Так это что? Допустим, я посажу хапуговку на Разоряхера, а он возьми и умри насильственной смертью. Тебе тоже кранты?

— Пока она на носителе, нет. Просто станет плохо, но не смертельно. — Комбинизомби была неприятна мысль о боли и смерти, он отвернулся, уставился в пол.

Мне оставалось лишь попрощаться:

— Всё понял. Бывай здоров!

Повинуясь импульсу, я схватил еще одну коробочку из шкатулки, потом похлопал Зангези по плечу и просочился к себе, расширив контекст этого мира.

Итак, хапуговка. Две капельки-близняшки: побольше и поменьше. Я сравнил их с той, которая сидела у меня на запястье. Ага, крошечная — это передатчик.

А как вживлять?

В коробочке оказалась краткая инструкция. Крупную надлежало приложить к телу «принимающего», маленькую цеплять к «передатчику». Местоположение не важно — хапуговка сама коммутируется к нейросети организма.

Передающая часть хотя бы на десять минут сажается на тело принимающего, чтобы установилась связь с крупной каплей, а также чтобы мелкая получила первичное питание.

Снимается пальцем (это я уже знал). Повторная посадка на один и тот же организм запускает досрочную «трансляцию» мыслей носителя.

Удобная фенька из арсенала Ну-вы-и-странников.

Я не стал дочитывать скучную инструкцию, прилепил «приемную» часть хапуговки на плечо. Она повела себя не так, как мелкая, — практически впиталась в кожу. Осталось лишь уплотнение, еле заметное на ощупь.

Посадил «передатчик» на ладонь, чтобы не перепутать с уже имеющейся на запястье. Посидел четверть часа, прислушиваясь к ощущениям. Никаких изменений в мышлении не почуял, эха не услышал.

— Ладно, Яша, понеслось, — прошептал я и отправился к Оборонилову.

Взмахом языка послав очень фривольную версию воздушного поцелуя Скипидарье, я без всяких прелюдий пошел в кабинет шефа.

Дверь еще не вставили, Ярополк Велимирович явно экономил, поэтому мне пришлось вырвать часть дверного косяка.

— Вы уничтожили всё, во что я верил! — бросил я с порога и только потом понял: Оборонилова в кабинете нет.

Обескураженный, я вышел к секретарше.

— Скипи, а где шеф?

— Да здесь я! — донеслось из кабинета. — В сортир нельзя отлучиться…

Снова эпатировав нашу красавицу языком, я вернулся к Ярополку Велимировичу.

Он как раз прикрывал дверь в персональный уголок отдыха.

— Что ты там такое кричал? — спокойно осведомился шеф.

— Вы уничтожили всё, во что я верил и чему служил, — без особого запала повторил я, держа руки за спиной и отважно выкатив грудь. — Вы предали дело вылезавров. Вы нарушили Кодекс. Вы растоптали мою веру в нас. Я вас презираю. Чтоб вы сдохли во время линьки!

— Ты забываешься! — взревел Оборонилов и одним стремительным прыжком переместился вплотную ко мне.

Я схватил его за руки, ну, то есть, за передние лапы.

— Что, решили покончить со мной? — Мой голос срывался до писка. — Правда глаза жжет? Я не хочу участвовать в этой комедии! Вы проиграли охоту! Третий раз, Оборонилов, третий! А я не такой лузер, как вы! Я — ухожу!