Екатерина Бобровенко - Ловцы снов

— А такие радикальные меры? — я жду ответного вопроса, но она ничего не спрашивает, будто интуитивно понимая, о чем я.

— Не мы решаем… Ты сообщил? — проницательность высшего уровня вместо ожидаемого сочувствия. Я виновато молчу, уперев взгляд в подтянутые на диванчик колени.

— Сообщи ты, Гер. Прошу…

— …Ладно.

Не знаю, что она услышала в моем голосе, но сейчас мне определенно не очень хорошо, чтобы разговаривать об этом. Деловито-обреченным жестом она вытаскивает из кармана мобильник и идет в другую комнату, по дороге бросая мне, все еще неподвижно пялящемуся в нетронутую кружку чая:

— Все будет в порядке, Антон. Наладится.

Когда она исчезает в коридоре, я все еще сижу, перекатывая слова на языке.

Нормально… Хорошо… Все будет хорошо, я попытаюсь это устроить.

Меня зовут Антон Крайности, и я — Ловец Снов…

Есть вещи, делать которые в самый последний момент — все равно что совершать преступление. И выбор подарков на Новый год для близких вполне относится к этому списку…

Я не помню — и уже, наверное, не вспомню никогда, потому что тот вечер выбил из меня напрочь все пустые мысли, — с чем я завертелась в последние дни (ладно, недели) перед праздником, вспомнив о нем лишь вечером двадцать пятого числа, и схватилась было за голову, ругая свою забывчивость. Одарить, кроме семьи — весьма обширной, между прочим, — предстояло еще и таких же немалочисленных друзей, причем подарок хотелось купить не а бы какой, а тот, который бы точно понравился. Собрав наконец мысли в кучу, я попыталась рассудить здраво, подсунув тщательно составленный «опросник» всем предполагаемым «жертвам» моей щедрости, чтобы потом, не ломая многострадальную голову лишними раздумьями, оправиться в увлекательное турне по праздничным магазинным рядам.

Вот и «доотправлялась»…

Если меня спросят, люблю ли я свой город, то я без сомнений отвечу «да», даже не поинтересовавшись, почему был задан вопрос…

Ночные улицы казались похожими на россыпь сверкающих звездных бриллиантов, затканных влажной облачной ватой. Снег частой рябью мельтешил в свете разноцветных огней, опадая на мощеные тротуары подтаявшими кляксами — еще пару дней назад он выпал внезапно и разом, в одночасье укрыв весь город чистым одеялом, а теперь подмок и осел, хотя, действительно, это его нисколько не портило.

Торжественная площадь перед Дворцом Культуры расходилась по сторонам освещенными, сияющими в огнях переулками, похожими на тянущиеся по бокам тонкие лучики, и, окруженная проездами и центральной дорогой, медленно перетекала к набережной, просматриваемая со всех ракурсов. Будто качаясь на краю.

А в стороне, под светом топорщившихся на мосту усиков-фонарей, укрывался сугробами застывший на зиму пустынный парк, окаймлявший вытянувшееся полосой спящее водохранилище, сливающимся вдали с небом — синим, фиолетовым и красным, в облаках, пропитавшихся рубинами. И вокруг, везде, куда хватало взгляда, — только снег-снег-снег. Клочками, обрывками, сугробами, снежинками, кляксами, кучками и разводами.

Искрящийся. Серебристый и серый, мелькающий в сиянии фонарей, точно плотное вязание шерстяного платка, укрывающего плечи. Сыплющийся фонтаном мягких брызг, блестящий резными гранями.

Снег влажными ватными шариками оседал на куртку, оставляя на ткани мелкие расползающиеся набухающие капли. Быстро мелькающие в луче фонарного света хлопья сливались танцующим радостным вихрем, вовлекая в свою кружащую карусель и завораживая, а подтаявшие сугробы вдоль дороги и перил моста казались большими комками сырого липкого теста, покрытого корочкой.

Снег есть самое прекрасное, что только можно придумать в мире. А когда он укрывает шапкой наши сказочные, маленькие, будто декоративные и игрушечные разноцветные дома, то становится по-настоящему волшебно и сказочно…

…Кто-то тяжело дотронулся до моего плеча, заставляя невольно обернуться:

«Отдел Снов…» — странная фраза, на которую я вначале почему-то не обратила внимания, растаяла на полуслове, так и не упав в прохладный влажный воздух. Я подняла глаза, глядя снизу вверх на подошедшего незнакомца, замерев, как еще совсем недавно неподвижно стояла в луче фонаря, глядя на снег.

Голос. Низкий, бархатный, как замша. Такие же мягкие, «пушистые», темно-серые глаза цвета асфальта под внимательными бровями, впалые щеки с едва заметными следами дневной щетины, косматая темная челка, нос слегка картошкой. На его кончике — съехавшие темные очки с непроницаемыми стеклами.

Последнее удивило больше всего: «Зимой? Вечером? Очки?..»

Я растерянно — и испуганно — заморгала, превращая налипшие на ресницы снежинки в воду.

Он продолжал неотрывно смотреть мне в лицо еще несколько секунд, словно стараясь запомнить, потом неожиданно резко отпрянул, будто отшатнулся.

— Простите… — незнакомец еще раз взглянул на меня поверх стекол, как мне показалось, многозначительно, и стремительно, не говоря больше ни слова, зашагал вдоль парапета моста, чмокая ботинками по раскисшему снегу. А я почему-то еще некоторое время продолжала неотрывно, оторопевши глядеть ему вслед.

Странный… И в манере поведения, и в одежде.

Вместо теплой обуви на ногах не то легкие ботинки, не то кеды с высокой шнуровкой, серые концы которой обмотаны вокруг щиколоток и воткнуты за «язычок». За спиной — безразмерный широкий капюшон явно не из одного слоя ткани и с подворотами: топорщится на худых плечах, покрывая их почти полностью. Сами плечи — явно насильно втиснуты в странную легкую куртку, с первого взгляда кажущуюся наоборот — слишком широкой. Затасканные джинсы, словно натертые песком до желтизны и ворсистости. Заплатки на локтях и вставки из другой ткани по бокам и на коленях — прием, которым пользуются, чтобы расшить ставшую маленькой одежду. Или сделать карманы. Чудной какой-то…

То, что время не идет, а летит вместе со снегом, незримо падающим под ноги, я поняла, проносившись по магазинным рядам и палаткам три с лишним часа, на бегу лавируя среди толпы таких же «забывчивых». И за все это время, пока ходила, искала, выбирала, стояла в очередях и снова ходила-искала-покупала, мысль о странной встрече со странным парнем как-то сама собой выпорхнула из головы. Или, точнее, задвинулась куда-то в самую глубину памяти, перестав волновать и интересовать, и взамен тревожности и суетливому беспокойству пришла какая-то усталая, но счастливая удовлетворенность собой и своим не зря потраченным временем. Только теперь, нагрузившись сумками и вынырнув наконец из предпраздничной и тоже, как мне казалось, счастливой круговерти, я хотела только одного: добраться наконец до дома. И побыстрее…