Магнус Флайт - Город темной магии

– Но ты ведь все равно не сможешь ничего услышать, верно? – прокричал князь в полный голос. – Ты глухой!

Луиджи расхохотался.

– Если бы ты был лошадью, тебя бы пристрелили еще при рождении! – проревел он в ответ.

По-видимому, обоих разговор от души забавлял.

– На, выпей, завтра наступит новый год, – заметил князь, отставляя лютню в сторону и подходя к мраморному столику с графином и бокалами. – Может, тогда случится хоть что-то хорошее.

Нико и Макс пытались связаться с Сарой, но она полностью отключилась от них. Еще пара минут, и она вернется к поискам Руна.

Сара посчитала в уме. В тысяча восемьсот седьмом году Бетховен подал прошение о назначении ему постоянного годового оклада от Императорского придворного театра и угрожал покинуть Вену, если его не получит. В тысяча восемьсот восьмом году он его так и не получил, однако остался в Вене, где закончил Пятую и Шестую симфонии, а также Мессу до мажор и фортепианный концерт соль мажор [79] Это не совсем так: и Месса до мажор, и концерт соль мажор были закончены уже в 1807 г. – и это только малая часть. Сверхчеловеческий поток великолепия, не имеющего себе равных…

Что до личной жизни ЛВБ, то она, как обычно, представляла собой катастрофу. Антонии Брентано еще предстояло появиться на горизонте.

– Сара? – окликнул Макс. – Ты видишь Бетховена?

С огромным усилием Сара повернула голову и посмотрела на Макса.

– Да, – ответила она. – Ты очень на него похож. На Седьмого князя.

– Сара, нет! – воскликнул Макс. – Ты должна сосредоточиться! У нас мало времени.

– Совсем в обрез, – подтвердил Нико.

…Бетховен сыграл еще несколько аккордов, потянулся к лежавшему на крышке фортепиано клочку бумаги, сделал запись.

– Приступим? – проговорил князь, подходя к Луиджи: на его раскрытой ладони блестела коробочка для пилюль.

Сара прищурилась и различила две крошечные лепешки, похожие на облатки для причастия.

– И чем ты займешься? – усмехнулся Луиджи. – Отправишься на охоту? Нюх у тебя не хуже, чем у твоих собак, глаз остер. Будешь высматривать свое потерянное Руно?

Макс и Нико, отталкивая друг друга, пытались сфокусировать ее внимание на нужном объекте.

– Они говорят про Руно, – заявила Сара. – Заткнитесь оба.

– Перестань орать, – парировал князь. – Ты не понимаешь, что это такое.

– Неужели? Может, ты и прав, – вымолвил Луиджи. – Но я думаю, что тебе следует прекратить поиски.

– Никогда и ни за что! – возразил князь.

– Ты слишком упрям, – тихо согласился Бетховен. – Ты меня слышишь?

– Да, разумеется.

– А я не могу тебя услышать, мой друг. Могу только прочитать по твоим губам. Сегодня я совершенно глух.

Седьмой князь молча протянул ему коробочку, и оба проглотили по облатке.

Людвиг вернулся за фортепиано. Князь Лобковиц налил себе бокал кларета и, кликнув собак, покинул комнату замка.

Сара и Бетховен остались наедине. До Сары доносились голоса Макса и Нико, зовущие ее издалека. Проигнорировав их вопли, она приблизилась к фортепиано.

Бетховен начал что-то наигрывать. Фортепианное трио ре мажор, Луиджи закончит его в следующем году, подумала Сара, услышав партию виолончели, которую он мычал себе под нос.

Сара сглотнула и принялась подпевать за скрипку. «Il largo assai espressivo», вспомнила она пометку на партитуре, что означало «очень выразительно»…

После смерти Бетховена эта пьеса станет известна как трио «Призрак»… Внезапно Сара медленно положила руку Людвигу на плечо. Однако ее плоть не прошла насквозь через его тело, как она ожидала, – Сара ощутила под пальцами ткань, а под ней мышцы и кости! Она отдернула руку. Наверное, это ее воображение… Не могла ведь она дотронуться до него, верно?… Ладонь горела, словно объятая пламенем.

Бетховен повернулся и поглядел прямо на нее.

– Wie viel ziet habe ich? – прошептал он.

«Сколько времени у меня осталось?»

Сара покачала головой. Она ощутила руки Макса на своих запястьях. Князь уговаривал ее вернуться обратно, в какой-то двадцать первый век…

– Wie viel ziet habe ich? – проревел Бетховен. Он указал на свои уши. – Wird es noch schlimmer kommen?

«С этим будет еще хуже?»

В его глазах стояли слезы.

– Неважно! – крикнула ему Сара. – Музыка, твоя музыка станет лучше! Ты бессмертен!

– Сыграй для нее, Луиджи, – произнес кто-то рядом с Сарой.

Щербатский! Он превратился в едва различимый контур, потрескивающий сгусток энергии.

…Неожиданно все обрело смысл. Щербатский знал, что она прилетит в Прагу и отыщет письма ЛВБ. Профессор побывал в прошлом и ВИДЕЛ ее, Сару. Знал ли он также, что ему предстоит так нелепо погибнуть? Сара всхлипнула и поняла, что Щербатский тоже плачет – но не от горя, а от радости, благоговения и восторга…

И Бетховен заиграл в полную силу.

Лба Сары коснулось что-то прохладное. Тряпка? Лед? Она нетерпеливо отмахнулась. Когда она выпрямилась, все в комнате неуловимо сместилось, и Бетховен с Щербатским исчезли. Как долго она стояла, слушая музыку? Несколько часов? А может, секунд?

…Она должна что-то найти. Но что?

Сара оттолкнула Макса. В ее ушах звучала музыка, она хотела вернуться к Людвигу! Она заморгала, чтобы избавиться от призрачных форм, трепыхавшихся, как мотыльки, на периферии зрения. Кто-то, крепко схватив Сару за плечо, тянул ее назад.

– Руно, – произнес Нико. – Давай, Сара! Найди Золотое Руно.

Сара зажмурилась, пытаясь с помощью дыхания войти в нужное состояние, но вдруг ощутила, что падает – не просто вниз, но вбок, по диагонали, вверх, назад… Ее дергало и тащило сквозь временной поток. Она была не Алисой, падающей в кроличью нору, – она была детектором ALICE в большом адронном коллайдере!

…Сара открыла глаза.

На нее смотрела молодая женщина. Ее лицо показалось Саре знакомым, но каким-то не таким… Взгляд женщины переполняли алчное стремление и смертоносная страсть. Сара невольно попятилась, но быстро сообразила, что женщина не видит ее. Она уставилась на предмет, который держала в руках. Золотой ключ.

– И где дверь, которую он открывает? – спросила женщина.

Ее голос, несмотря на яростный накал взгляда, звучал на удивление легко и беззаботно, однако пальцы жадно ощупывали все выемки и выпуклости ключа. Сара уловила размытый силуэт мужчины, который маячил у женщины за плечом.

Фортепиано уже растаяло в воздухе. Комната была почти голой: сиротливые предметы мебели, закутанные в чехлы, упаковочные ящики, полиэтиленовая пленка… Полиэтилен! В таком случае Сара достигла двадцатого века.

Она не ошиблась: одежда и прическа женщины были вполне современными, вероятно, относились к семидесятым годам.

– Не могу сказать, – произнес низкий голос, говоривший с акцентом. Русский. – Не знаю точно. Но я выясню. Поищем вместе?