Макс Фрай - Зеленый (темный). Том 3 [litres]

В общем, школьники и студенты вечно крутятся среди мертвецов в расчёте не столько на редкие чаевые, сколько на близость к их тайнам; сам бы здесь тоже крутился, – думает Сайрус, – если бы родился в нынешние времена в Элливале и был молодым дураком.

Сайрус раскуривает сигару, и бармен с профессиональной искренностью говорит:

– Сколько раз видел, как ты сам куришь, а всё равно поверить своим глазам не могу.

– Я поначалу тоже не мог, – кивает Сайрус. – Но примерно на сотой сигаре привык.

Один из мальчишек-студентов вежливо открывает рот как бы от изумления; он почти каждый день имеет счастье созерцать курящего Сайруса, но старается сделать ему приятное, молодец. Зато второй удивляется по-настоящему, даже машинально поднимает к лицу правую руку с растопыренными пальцами – старинное сельское суеверие, защитный жест.

Я его знаю, – думает Сайрус. – Даже имя помню: Макари. Тощий, рыжий, лопоухий, глазастый, поди такого забудь. С самой зимы его тут не видел. То ли устроился на другую работу, то ли из города уезжал.

– Я тебя помню, – говорит Сайрус мальчишке. – Ты раньше здесь для меня часто курил, а потом куда-то пропал. Так что мне пришлось самому научиться. Ты во всём виноват! Где тебя девы морские носили? И почему назад принесли?

– Я два семестра в Нинне по обмену учился, – еле слышно бормочет мальчишка Макари, покраснев не до ушей, как говорят в таких случаях, а вместе с ушами. Собственно, начал как раз с ушей.

– Ничего себе, куда тебя занесло! – удивляется Сайрус. – Везучий. Понравилось там?

– Ещё бы! В Нинне вообще всё другое – архитектура, порядки, обычаи, даже внешний облик у большинства людей непривычный, какой-то иной. Они там, представляешь, не завтракают, выпьют воды или чаю и сразу бегут по делам, зато обедают долго и обстоятельно, а ужинают обязательно дважды: в нормальное время вечером и после полуночи ещё раз. И кофе там почти негде выпить, лично я за всё время всего три кофейни нашёл. Местные не понимают его и не любят, зато чая в любой студенческой забегаловке будет пару десятков сортов, и это считается очень мало, буквально не из чего выбирать. А вечеринки там называются «утренниками», потому что веселиться начинают обычно заполночь и обязательно до утра. В общем, что ни возьми, на Элливаль совсем не похоже. Иногда начинает казаться, будто в хаосе заблудился и забрёл в какой-то волшебный, сказочный мир.

– Ну так мир и есть волшебный и сказочный, – невольно улыбается Сайрус. – И наш, и любой другой. Просто когда попадаешь в незнакомое место, это проще заметить и осознать. На первом этапе познания мира помощь неоценимая. Затем, любовь моей жизни, путешествия и нужны.

Говорит, и сам над собой смеётся: всё-таки преподаватель это диагноз. За четыре тысячи лет не избавился от привычки при всяком удобном случае поучать молодёжь. Да и не надо от неё избавляться. Отличный, полезный порок. Потому что когда живые, пластичные, страстные, очень юные люди внимательно тебя слушают всем своим существом и в процессе прямо у тебя на глазах необратимо меняются, встраивая новое знание в свой фундамент, это примерно как в море курить сигару. Неописуемый кайф.

– Надо нам обняться на радостях, – объявляет Сайрус. – А ну-ка иди сюда и попробуй меня обнять.

Мальчишка Макари поспешно вскакивает с места, опрокинув стул. Но по мере приближения к Сайрусу замедляет шаг. Ну, понятно, робеет. Во-первых, Сайрус есть Сайрус. А во-вторых, все знают, что без специального обучения невозможно обнять мертвеца.

Поэтому Сайрус сам делает шаг навстречу мальчишке и заключает его в объятия. Спрашивает:

– Чувствуешь что-нибудь?

– Немножко щекотно! – восторженно отвечает мальчишка. – Как будто по телу бежит вода. Тёплая, но не мокрая… Ой, я даже чувствую, в каком месте твоя ладонь прикоснулась к плечу! Это что, у меня внезапно открылось призвание? Я теперь умею обнимать мёртвых? И даже специальным приёмам учиться не надо? Ну и дела!

– Это всё-таки вряд ли, любовь моей жизни, – смеётся Сайрус и отпускает мальчишку. – Извини, если разочаровал. Это не у тебя, а у меня внезапно открылось призвание. Это я умею живых обнимать.

Нынешняя квартира Стефана очень ему по душе, хотя он её не выбирал, в поте лица не околдовывал и даже не обставлял. А может, не «хотя», а как раз поэтому – всякий раз, вернувшись домой, он первым делом с удовольствием вспоминает, как счастливо избежал хлопот.

В марте, когда Стефан остался бездомным, без своего обжитого, уютного давно прошедшего сентября, и ещё сомневался, стоит ли возиться с новым жильём, или забить уже на рудиментарную тягу к оседлости и просто спать, где упал, город сам привёл его в какой-то ветхий кирпичный сарай; у нас в центре таких очень много, чуть ли не в каждом дворе. Те, что покрепче и попросторней, хозяева иногда переделывают в квартиры, но в основном просто хранят в них хлам.

В общем, снаружи сарай сараем, Стефан даже сперва удивился, когда город его аккуратно, но внятно всем телом о хлипкую дверь приложил. Но внутри всё оказалось примерно как было в отменённой квартире, даже с сундуком и картинами, только без привычного бардака. Впрочем, с бардаком Стефан сам справился, в смысле, быстро снова его развёл. Дурное дело нехитрое, главное хотя бы изредка приходить ночевать домой, а всё остальное, как и положено подлинной магии, произойдёт просто от факта твоего бытия, само.

Снаружи сарай, конечно, остался как был – сараем, окружённым кустами сирени, окна забиты фанерой, на пороге многолетний бурьян. А что внутри стоят удобные кресла, тихо гудит холодильник и чайник вот-вот закипит на плите, так это никого не касается. Чужая частная жизнь.

Иногда – всё-таки Стефан есть Стефан – особо везучий случайный прохожий, среди ночи за каким-нибудь чёртом свернувший в этот укромный, спрятанный за жилыми домами, садами и гаражами двор, может увидеть, что ветхий кирпичный сарай сияет ослепительным светом, как упавшая с неба звезда. Но Стефану от этого ни малейшего беспокойства, а прохожему польза, в смысле, сатори. На худой конец, хотя бы кэнсё [21] Кэнсё (видение собственной природы) – состояние, обычно предшествующее сатори (переживанию опыта постижения истинной природы реальности) в медитативной практике дзэн. .

Стефан редко бывает дома, хотя ему тут очень нравится, просто времени вечно нет. Но вот прямо сейчас он наконец-то пришёл домой и не сел, а натурально плюхнулся в кресло. Несколько суток носился кометой, работал, гулял, веселился с друзьями, снова гулял, но «гулял» в его случае это и есть «работал», а «работал» и есть «веселился»; короче, Стефан очень долго был Стефаном практически без перерывов на «почти никем» и устал примерно как в те времена, когда ещё из обычной инертной материи, как всем нормальным людям положено, состоял. Теперь он сидит, сладко вытянув ноги, и гадает, заварить ему чай или просто достать из холодильника пиво. Впрочем, задача сугубо теоретическая, всё равно ему лень вставать.