Оля Новая - Улыбки темного времени. Цикл историй [сборник litres]

– Шашлык из фруктов? Понарошку, да?

– Шашлык понарошку, а фрукты настоящие! – улыбнулась Аглаша и побежала на кухню за провизией.

Одновременно с этим раздался телефонный звонок, но Аглаша быстро включила автоответчик и притворилась, что её нет дома. Она ощутила сердцем смутную тревогу, однако не взяла трубку. Вряд ли сейчас какая-либо земная сила могла удержать её дома!

Аглая с детьми шагала по зелёным улицам. Был август, и всё дышало зноем. Солнечные блики зайчиками отскакивали от стеклянных небоскребов, растворяясь затем в городской пыли. Но сегодня Аглаша не замечала того, что прежде так угнетало её. Она ощущала в своих ладонях пухлые, маленькие ручки детей и вспоминала своё детство. Память нахлынула внутри неё мощной волной ярких, обрывочных воспоминаний. Перед глазами встал цветочный луг у бабушки на даче. В траве стрекотали кузнечики, тревожно вскрикивали крошечные полевые птички. Бабочки порхали в своём общем причудливом танце. И весь мир вокруг был рад маленькой Аглаше. Никто не указывал ей, кем ей быть, а кем нет. Не было бесконечных «нельзя», «если не сделаешь, то…» и прочих неприятных слов. Всё было просто и радостно. Вечером на даче плыл чудесный аромат яблочного пирога, и добрые бабушкины руки раздавали всем тарелки с заветным лакомством. Затем всё пропало, и перед глазами возникло балтийское взморье зимой. Папа держал её за руку, и холодный, колючий ветер был не так страшен. Серые волны с воем врезались в песок, выбрасывая всё новые и новые осколки янтаря, похожие на жжёную карамель. Аглаша с азартом подскакивала к самой кромке воды и быстро собирала, сколько успевала до следующей волны. С визгом убегая обратно к папе, она всякий раз слегка замачивала ноги. Он сердился и вёл её домой. На обратном пути они шли мимо знакомого соседа, и тот угощал их красными яблочками, покрытыми ледяной коркой. Они всё ещё висели на дереве, напоминая яркие фонарики или снегирей. Вдруг появилась другая картина: Аглаша закончила первый класс, была поздняя весна, и всё утопало в яблоневом цвету. Девочка спустилась со ступенек школьного крыльца и, заметив родное лицо в толпе встречающих, с радостным кличем ринулась в толпу. Мама протянула руки к ней навстречу и нежно обняла её. Мягкое хлопковое платье прижалось к Аглашиной щеке вместе с мамой, и для дочки оно навсегда осталось синонимом нежности и ласки. Поэтому покупая детям одежду, Аглая всегда украдкой прикладывала её к щекам и с прикрытыми глазами решала, приятна ли ей такая ткань. Мама в тот день пахла жасмином. Аромат был нежным и загадочным. Он сообщал особое отношение и нежность всем, кто общался с ней. Жасмин – символ безусловной любви на Востоке… Где же ты, тот самый, самый сладкий, самый волшебный жасмин? Отчего-то с годами этот аромат поблек и выветрился, словно в последующие школьные годы Аглаша чем-то провинилась или стала совсем иной.

Тиша с Ладой шли рядом и не представляли себе, о чём думала их мама. Им было достаточно того, что она рядом, пусть её мысли витали где-то далеко. Лада пела песенку про солнышко и всё вокруг. Тиша сосредоточенно разглядывал проезжающие мимо них машины. Каждый был занят своим делом, но при этом они образовывали единое целое. Каждый думал о своём, и в тёплом переплетении рук чувствовал себя лучше всех на свете.

Впереди показался парк. Дети радостно подпрыгнули и ускорили шаг. Аглая очнулась от своих воспоминаний и, почувствовав настроение детей, тоже заспешила к зелёной траве и деревьям. Внезапно безмятежность момента нарушил писк входящего сообщения на Аглашиных часах. Писк возвещал о получении новости от кого-то из родных с пометкой «важно». Аглая нахмурилась, но решила прежде разместить детей на траве под деревом, а затем уже собраться с духом и спокойно прочитать то, что ей прислали. Тревога кольнула её в сердце, и почему-то подумалось о муже. «Игорь!» – подумала она и поспешила расстелить покрывало на траве.

– Выбирайте самое красивое дерево! – безмятежно предложила она детям.

Тиша и Лада издали боевой клич и одновременно побежали к раскидистой плакучей иве. Её ветви словно зелёные волосы загадочной ундины плавно покачивались на ветру. Под этим деревом было уютно, как в домике: укрывая от жары и посторонних глаз, оно напевало под звуки ветра свои шелестящие песни, полные неги и заботы. Аглая улыбнулась выбору детей и разложила всё для пикника. Раздав им что-то для активных игр, она, наконец, смогла прочитать тревожное сообщение.

«Дорогая, у нас проверки. Если к тебе придут, не пугайся. Меня задержали до выяснения обстоятельств, не волнуйся. Люблю!»

Кровь отхлынула от Аглашиного лица. Все их общие радостные моменты пронеслись перед глазами. Промелькнули и ссоры, и болезни детей, и прочие неурядицы, прожитые вместе. Безличные фразы сообщения её нисколько не успокоили, а, напротив, посеяли в ней семена тревоги. «Должно быть, произошло что-то крайне неприятное… он бережёт меня. Государственных кексологов просто так не задерживают,» – рассеянно подумала Аглая. Пару минут она пребывала в какой-то вязкой апатии и не знала, что ей думать и чувствовать теперь. Но над её головой, в ветвях матушки-ивы уселась стайка свиристелей. Они переговаривались меж собой своими нежными, серебристыми голосами и напевали радостные, солнечные песни. Птицы будто сообщали всем вокруг: «Вы живы, возрадуйтесь, люди!» И Аглаша, заслышав их, открыла глаза и вспомнила, как прекрасен её мир, как дети ждали их совместного пикника и как её любимый муж хотел, что бы она была счастлива. Несмотря ни на что.

Вдохнув побольше воздуха, Аглая решила, что проживёт этот день так же безмятежно, как и планировала, посвятив всю себя детям и веселью. И она побежала к близнецам, сбросив босоножки где-то у дерева. Шелковистая трава шекотала ей ноги, а мягкая земля пружинила под ней, помогая бежать беззаботно и легко. Снаружи Аглаша была вся исполнена заразительным весельем, и только внутри неё тихонько звучала непрерывная молитва за мужа. Только бы вернулся, только бы был здоров!

Игорь сидел в стерильно пустой комнате. В ней были только стены и единственный, занятый им же стул. Ни окон, ни зеркал, никакой другой мебели. Только давящая пустота. Она словно сообщала ему: «Ты мой пленник. Если не повинуешься здешним правилам, так и проведешь остаток своих дней в моих безмолвных стенах!» Личные вещи у Игоря забрали, и он не мог ничем отвлечься или что-то написать. Это по-настоящему, ощутимо угнетало, как и полная неизвестность, в которой он пребывал вот уже несколько часов. Время тянулось и тянулось, переливаясь в бесконечность. Но у Игоря не было даже часов, чтобы хоть как-то следить за движением минут. Поскольку окон в комнате не было, трудно было понять даже, какая часть дня наступила или окончилась. Ровный, искусственный свет был неестественно ярким и нигде не давал укрыться от него: как ни поверни стул, почему-то в лицо светило одинаково резко и неприятно. Игорю вдруг вспомнились животные из контактных зоопарков времён его детства. Как же хорошо, что их давно запретили! Бедные звери целыми днями томились под такими же яркими лампами, не находя ни отдыха, ни укрытия. Прибавить к этому световому давлению ещё и постоянное присутствие посторонних людей, их касания и шум, и любой зверь проживал недолгую, полную дискомфорта жизнь. Теперь только Игорь ощутил в полной мере, как это ужасно быть пленником, когда кто-то может решать, быть тебе свободным или нет, жить или не жить, чем заниматься и когда спать.