Елена Хаецкая - Анахрон. Книга вторая

Новая концепция режа заключалась в следующем: князь Мышкин и купец Рогожин побратались и сообща убили Настасью Филипповну, которая стояла между побратимами и мешала им на полную катушку осуществлять их побратимство.

Эта идея оказалась чрезвычайно близка Вавиле. Когда он уяснил ее себе, то весьма одобрил.

Настасья Филипповна с князем Мышкиным — немолодым актером, игравшим всю жизнь малозначительные роли в «традиционных» театрах, — вела все действие. В углу, как столб, стоял, скрестив руки на груди, Вавила. Время от времени комментировал:

— Мудо-дзон!

Или:

— Ду-ра!

Это вызывало бурное ликование Вамбы и скалкса.

Остальная публика деревянно молчала.

В заключительном эпизоде Вавила вдруг покинул свой угол. Подошел к Настасье Филипповне, блеснул большим жестяным ножом. Танцовщица фламенко изломанной тенью пала к его ногам и замерла.

Вавила строго посмотрел на зал. Перевел взгляд на жестяной нож. Сказал:

— Срэхва!

Отбросил нож за спину. Князь Мышкин сидел на полу, обхватив голову руками и покачиваясь. Блестя белками глаз, Вавила дико оглядел помещение. Сорвал со стены пожарный топор на красной рукоятке и с оглушительным ревом обрушил его на хлипкий журнальный столик, стоящий посередине «сцены».

Столик разлетелся. Зрители онемели. Вавила загнал топор в пол, разогнулся, провел руками по лицу, царапая щеки, запрокинул голову к потолку, завыл и вдруг пустился в какой-то дикий кружащийся пляс.

— Гениально! — прошептала Аська. — Ай да Вавилыч! Какой психологизм!

Собственно, это было финалом спектакля. Вавиле много хлопали. Какая-то неопрятная системная девочка преподнесла ему ранний цветочек мать-и-мачехи, сорванный, должно быть, на пустыре где-то в новостройках.

По меркам «Бомбоубежища», успех у спектакля был оглушительный.

Несколько дней спустя торжествующая Аська заявилась к Сигизмунду и метнула перед ним на стол газетку «Глас Терпсихоры». Судя по полиграфическому исполнению, «Терпсихора» ковалась энтузиастами где-то в подвале, на самодельном гектографе.

Вот что поведала театральная муза:

«…Принципиально новое пластическое решение, соединяющее трагизм испанского фламенко и психологизм русского фолка, было продемонстрировано в спектакле «Побратимы» известного петербургского режиссера А.Я.Жлобцова… Подлинным открытием для петербургских ценителей театрального искусства стало участие в спектакле известного шведского актера, ученика Гордона Крэгга, Улава Свенссона, вплетшего в напряженную психологическую ткань спектакля мрачную патетику скандинавских саг… В эксклюзивном интервью нашему корреспонденту господин Свенссон сообщил о своем предполагаемом участии в новой работе А.Я.Жлобцова «Антигона», которым театр «Бомбоубежище» планирует открытие осеннего сезона.»

«Кислотная живопись» на заборах к весне выцвела, но еще не облезла окончательно. Город обвально нищал. Впереди маячило беспросветное лето. Аська с Вавилой внезапно развили какую-то бурную деятельность, в суть которой Сигизмунд даже и не хотел вникать. Вика часами беседовала то с благостной растолстевшей Лантхильдой, то с хитроватым скалксом, что-то до ночи писала в блокноте, сидя на кухне и неумеренно потребляя кофе. Вамба смотрел телевизор и, поскольку Вавила в основном отирался у Аськи, приставал к Сигизмунду с диалогами: «Сигисмундс! Давай руска усит!»

Наталья больше не звонила. В этом тоже слышался зловещий отзвук.

Денег не было. Жить с каждым днем становилось все труднее. А тусовка развлекается себе и в ус не дует.

Наконец, в один прекрасный день, Сигизмунд взорвался. Наорал на Аську, на Вику, вообще на всю эту зажравшуюся, отупевшую, обленившуюся компанию. Мол, не намерен он больше терпеть на своей шее паразитов. Что они думают — нанялся он, С.Б.Морж, с бездельниками нянчиться? И чтоб катились отсюда Аська с Вавилой и лукавым рабом к едрене матери! И Викторию могут прихватить. С ее блокнотами, диктофоном, диалогами и дурацкими затеями.

Аська слушала, противу ожиданий, не возмущаясь. Сказала только сочувственно:

— Ладно, Моржик, мы пошли. Позвони, когда в норму придешь. А то я сама позвоню.

— И чтоб духу!.. — ярился им вслед Сигизмунд.

Лантхильда выплыла, пронаблюдала с некоторым злорадством.

Дверь захлопнулась. С лестницы донеслось разудалое хоровое пение:

— Ми парни бравии, бравии, бравии! И соб не глазили девсонки нас кудравии ми перет вилетом есе!!!

Грохнула парадная. Голоса, слабея, удалились по двору.

Лантхильда плавно повернулась к Сигизмунду и повела сладкие речи. Вот и хорошо, заворковала она, вот и славненько; годс, одним словом — вери-вери годс. Без бади-тивьос куда лучше. И хорошо, что ушли бади-тивьос. И преотлично. А уж она-то, Лантхильдочка, будет за Сигисмундсом ходить как за ба-арином. Уж она-то его всхолит-взлелеет. И то вдуматься. На хрена нам с тобой, свет-махта-харьюшка, какие-то вздорные бади-тивьос? Одна морока… И жрут-обжирают. А нам надо для ребеночка…

Вот только сходит она, Лантхильдочка, вздремнет часок-другой — и к фидвор-фоньос, готовить обедик…

Сигизмунд напялил ватник и яростно отправился в гараж. Чинить кормилицу. Что-то в последние дни стук какой-то подозрительный в «копейке» слышится.

Возился долго, с остервенением. Вдруг почудилось что-то неладное в гараже. Обтер руки ветошью и вдруг замер: почудилось или на самом деле легонько понесло падалью? Попринюхивался. Нет, показалось. В гараже успокаивающе пахло бензином, маслом — всем тем, чем пахнет в гаражах. Дедова адская машина спала.

Минут через десять снова ощутил вонь. Тончайшая волна — пронеслась мимо носа и расточилась. М-да. А что будет, если начать мыть голову шампунем с глюкасилом? Аськин голос назойливо зазудел в ушах: «Глюкасил проникает глубоко-о… Глюкасил становится частью структуры воло-ос… И мозго-ов, Морж, тоже-е… Бо-ойся, Морж, глюкасила!»

Отмахнувшись от лишних мыслей, Сигизмунд закрыл гараж и пошел домой.

Жизнь в эти дни представлялась Сигизмунду большим ботовским болотом.

День Победы традиционно отмечали всей семьей. Пока жив был дед — устраивали грандиозные застолья, приглашали всех родственников. После смерти деда традиция еще держалась какое-то время. Лет десять приезжала тетя Аня с малолетним Генкой. Затем как-то ездить перестала. Отпал и Генка — балбес. Потом уже, когда Сигизмунд начал жить отдельно, все равно в этот день приезжал к родителям. По первости — с Натальей, а в последние годы — без нее. Вероятно, в следующем году придется ехать с Лантхильдой, коль скоро Сигизмунд на ней женился.

В голове нарисовалась дурацкая картинка: двадцать первый век, престарелые родители. Сигизмунд с обеими женами и двумя сыновьями навещает стариков на Девятое мая. Причем ближайшими родственниками сигизмундовых сынков является не сам Сигизмунд, а «скурины» Сигизмунда. У Натальи — виртуальный, а у Лантхильды — вполне реальный Вамба.