Нэнси Холдер - Антология «Дракула»

— Первые пару дней после укола был ужасный зуд, — рассказывала ему женщина. — Дженни предупреждала об этом и не велела чесаться, но я все-таки немножко не утерпела. Зуд иногда возвращается, особенно в солнечные дни, и темные очки я теперь могу снимать только в пасмурную погоду, но я уже привыкла, да и таблетки помогают. Еще меня немного подташнивало, особенно по утрам, как при беременности. Я легко и устойчиво сбрасывала вес, но это отчасти из-за белковой диеты. Я даже не против зуда — он вроде как напоминает, что средство работает, а оно работает.

— Еще что-нибудь? — настойчиво спросил Брюер.

— Разве что сны, — ответила она. — Дженни меня и о них предупреждала, но мне они нравятся. Забавные.

— Что за сны?

— Вампирские сны. Иной назвал бы их кошмарами, но меня они не пугают.

— Вампирские сны? Как это понимать? — Почему-то неприятно было заметить, как мало его удивили эти слова.

— Иногда мне снится, будто я — летучая мышь или что-то вроде того. Летаю ночью, ищу, хоть и не глазами. В другие ночи я больше похожа на волка. Видели бы вы эту луну! Огромная и кроваво-красная! Потрясающе! Охотиться, убивать, лакать кровь. Если так чувствуют себя звери, я хотела бы возродиться львицей. Дженни уверяет, что это просто от диеты, но, по-моему, всплывает память о прошлых жизнях. Эти психушники, что уводят вас во времена Рима или Древнего Египта, — просто фигня! Мы ведь миллиарды лет были зверями, еще до того, как стать людьми. Кажись, это называется видовой памятью?

Брюер не потрудился объяснять ей, что ни волки, ни летучие мыши не числятся в отдаленных предках человеческой расы. Он согласился с ее мнением о психиатрах, практикующих возвращение к прошлым жизням, но не сказал, что ее теорию считает столь же бессмысленной. Ему было не до того — он обдумывал сновидения. Они были самым удивительным в этом деле и, пожалуй, наиболее многозначительными. Он вспомнил загнанный взгляд голубых глаз Дженни. Отчасти она пригласила его к себе, чтобы показать, как хорошо устроилась без него, но была еще одна причина. То, что с ней произошло, внушало ей тревогу и — немного — чувство одиночества.

«Не вампирские ли сны тому причиной?» — задумался он.

Брюер пока не ощущал никакого зуда, но он никуда не спешил и не собирался выходить на солнце, пока не разгадает загадку — хотя бы в той мере, в какой это возможно для его лаборатории. И спать он не собирался, тем более видеть сны. Что ни говори, он химик: у него есть средства обойтись без сна по крайней мере пару суток.

Он понимал, что не может вернуться к Энтони Марклоу, пока не будет готов заключить договор, а пока он даже не представлял, о каком договоре может зайти речь. Обещанием молчать не удовлетворится ни он, ни Марклоу. Марклоу не боялся, что он обратится к властям. И не только потому, что понимал: при этом Брюер будет вынужден признать собственные незаконные операции. Марклоу не боялся! Брюера его бесстрашие восхищало и тревожило одновременно. Сам он был умелым химиком, но искусство бесстрашия ему не давалось.

Как выяснилось, не нужно быть гением, чтобы выявить чужака в пробах крови. «Парень» оказался не вирусом, а чем-то покрупнее. Будь у него клеточная оболочка, его бы причислили к обыкновеннейшим бактериям, но оболочки не было. Для этого существа Брюер знал только одно название — риккетсия.

Единственная известная ему, хотя бы по книгам, риккетсия вызывала пятнистую лихорадку Скалистых гор, но, обратившись к онлайн-энциклопедии, он выяснил, что их зарегистрировано несколько сотен. И ни одна не обладала сходством с той, что теперь обитала где-то в оболочке его мозга и, надо полагать, размножалась как бешеная, одновременно перестраивая эндокринный оркестр.

Как отметил Брюер, риккетсии обладали двумя существенными свойствами. Не имея клеточной оболочки, они были иммунны к антибиотикам. Но по той же причине они с трудом передавались от носителя к носителю. Вот почему пятнистая лихорадка, будучи неизлечимой, никогда не разрасталась до эпидемии. Люди, подхватившие ее, носили ее до конца жизни — не слишком долгой в те времена, когда врачи еще не изобрели паллиативных средств от самых неприятных симптомов, — но, как правило, не передавали другим. Даже супруги не подвергались особой опасности: она не передавалась половым путем. Теоретически ее можно было подхватить только через открытую рану или посредством шприца — обычного или хитрого.

Брюер несколько минут колебался, прежде чем передать полученную информацию Джоанне и Лерою, но решил, что время держать все при себе миновало. Пока он сам не заразился, спешить было некуда. Теперь же, когда он уверился, что получил то самое, что шлюхи и, надо полагать, Дженни, приходилось спешить — не то чтобы слишком, но время поджимало. Ему требовалась вся доступная помощь.

— Если вам нужен ДНК-профиль такой большой штуковины, — напомнила Джоанна, — это потребует нескольких недель, если не месяцев. Даже если это вариант одного из изученных видов, начинать придется сначала. Никто никогда не программировал риккетсий — во всяком случае, не публиковал результатов. Вы думаете, те протеины из капсул — продукт генов риккетсии?

— Нет, — сказал Брюер, — я подозреваю, что эти протеины должны смягчать некоторые симптомы инфекции. — Если он не ошибался, новость была не из лучших. Значит, ему самому потребуются таблетки, чтобы пользоваться благотворным воздействием на организм этих крошечных пассажиров, не ощущая разрушительного эффекта.

— Инфекции? — с беспокойством повторила Джоанна. Это слово всегда звучало тревожным набатом в подобных лабораториях, даже если в работе находился обычный коммерческий продукт, присланный на рутинную проверку.

— Все в порядке, — успокоил он. — Передается только через открытые раны, и то с трудом. К тому же предполагается, что действие ее благотворно, хотя наверняка есть и осложнения.

— Осложнения будут, как не быть, — согласилась Джоанна, но она имела в виду только протокол 98-го года, регулирующий изготовление агентов, передающихся человеку. Никто не надеялся, что он будет соблюдаться — хотя бы в разумных пределах. Каждый, кто занимался такими вещами, знал кого-то где-то, кто продолжал работу, уверенный, что новое тысячелетие, новые законы и правила достаточно растяжимы, чтобы разрешать все, лишь бы не было шума. Энтони Марклоу если и опередил свое время, то ненамного.

«Разве что, — подумалось Брюеру, — вломиться в чужую лабораторию и впрыснуть инфекцию в чужую сонную артерию едва ли попадает под определение „без шума“».

— Мне не нужна генная карта, — сказал он Джоанне. — Сделайте все, что можно успеть до вечера.

— А что вечером? — спросила она.