Шимун Врочек - Зомби в Якутске

— Очень вкусно, — поблагодарил я и потянулся за добавкой, стянув с тарелки очередную белую стружку чира. По соседству лежали свежая кровяная колбаса, оленьи языки и вареное мясо жеребятины. В березовых туесах — молочные продукты: суорат, кюерчэх, сметана, и лесная ягода. Дразнил запах свежевыпеченных якутских лепешек. В чороны был разлит кумыс.

Мы трапезничали за деревянным столом в юго-западном углу просторной юрты. В камельке уютно потрескивали березовые поленья. Мой куратор на якутской земле — Платон Алексеевич, невысокий смуглый якут с хитрыми, живыми глазами, сидел напротив меня и пил чай. Нюргуяна отсутствовала. Рядом с моим визави лежала знакомая красная папка с золотым тиснением. «Дело № 888. Чичахов Николай» — прочитал я краем глаза.

После обеда мы перешли к формальностям — Платон достал анкету для заполнения.

— Ваш статус?

— Ангел.

— Род службы?

— Сыск.

— Владелец персоны на территории?

— Кузнецов Игорь Валентинович.

— Цель командировки?

Я выразительно посмотрел на красную папку. Куратор понимающе кивнул.

— Остальное заполним по завершению. Теперь к делу…

Работа подобных мне ангелов-сыщиков заключалась в поимке и возвращении душ-беглецов, которые по личным причинам решили оставить загробный мир и вернуться к живым. Чаще побегами «грешили» молодые — те, кого смерть вырвала из гущи их начавшейся жизни. В реальность не выходили, блуждали, как правило, во снах друзей и родственников. Обычно после пяти-шести недель возвращались обратно — живым живое, а мертвым…

Много наваливалось во время войн — разъяренные местью к противнику, беглецы бежали пачками. Спасало то, что большинство шло на такой шаг чаще в шоковом состоянии. Больше проблем было с теми, кто гиб в результате насильственной смерти — многие горели желанием поквитаться со своими убийцами. Кто пошустрее, иногда выходил в реальность — внедрялся в свое или чужое тело. Вот тут работать приходилось до седьмого пота! Мертвым категорически запрещено вмешиваться дела живых, тем более, пытаться как-то воздействовать на них.

Платон раскрыл передо мной папку. С первой страницы на меня смотрела фотография паренька лет двадцати — чернобрового, с широкими монгольскими скулами, тонкими губами, и большими светло-зелеными глазами, нетипичными для большинства якутов.

— Бааhынай, — разъяснил Платон. — Николай — уроженец Амгинского района, а там смешанное население, поэтому частенько якутские мифы у них переплетаются с христианскими мотивами. Представляете, какой это бывает коктейль! В особенности, у молодых.

Я листал страницы папки, вчитываясь в сухие строчки отчета экспертной комиссии:

«Был безответно влюблен в молодую девушку…».

«Покончил жизнь самоубийством, выбросившись из окна девятого этажа…».

«Возложил всю ответственность за гибель на девушку. Собирается мстить ей, похитив ее душу — „кут“.»

— Николай стал юер — объяснял мне Платон, — такие, как он — самоубийцы — отвергнуты своим родом (потому что прервали его линию добровольно) и обречены на вечное скитание между мирами. Ему нет пристанища нигде, поэтому он жаждет мести. Если юер похитит кут девушки — она погибнет. Чтобы не допустить этого, нужно поймать и изолировать юер.

— Должен предупредить, — добавил куратор, — если девушка умрет, ее кут также станет юер, из-за обиды, что ее не спасли, а Николай воплотиться в абааhы — нечистого, так как стал главной причиной смерти. Мы теряем двух молодых людей, которым не суждено достичь безвестной дали — дьабын. И получим двух враждебных духов, могущих вовлечь в свои игрища новые жертвы из числа живых людей.

Часто обиды наслаиваются как снежный ком. Подобно бесчисленным бусинам, они нанизываются на тонкую нить, которая однажды беспричинно рвется, и разбитые вдребезги обиды, подобные разворошенному осиному гнезду, начинают жалить всех, кому не повезло оказаться рядом. Тогда не найти ни правых, ни виноватых, все будет перемешано в этом змеином клубке.

— А почему решили, что этот Николай вообще собирается мстить девушке?

— Потому что он уже ищет ее.

Лунный свет проникал сквозь стеклопакеты скупыми синими порциями, укладываясь на пол длинными рваными тенями. Голубые пятнышки на потолке бегали взад-вперед, словно прячась от фар бесконечного ряда проезжавших мимо машин. Совсем близко пролегала дорога, активность которой возрастала почему-то в вечернее время. Доносившиеся то и дело трески выхлопных газов, шуршание шин, пиликающие «сигналки» и ругань водителей больше бодрили Сашу, чем беспокоили — она чувствовала себя не так одиноко. Порой даже специально прислушивалась, о чем говорили шоферы — в этой бетонной коробке, обшитой синими витражами, их голоса казались единственным свидетельством жизни. «Сама виновата, — думала девушка, — нечего было лезть поперек батьки в пекло».

Декан факультета, прозванный за глаза «Зоррой» за мстительность к студентам, пропускавшим лекции без уважительных причин, был вне себя от ярости, заметив на занятии отсутствие половины курса. Саша попыталась было прикрыть ребят, заявив, что они отправились еще с утра в пятую поликлинику, ставить прививки от гепатита. Декан смерил ее обличающим взглядом: «Полагаю, что репутация хорошего адвоката заключена в том, что он всегда точно высчитывает, какие его доводы могут быть оспорены, а какие — нет. Буквально десять минут назад я видел весь ваш курс в полном составе в коридоре…».

Саша вздохнула и обмакнула еще раз швабру с тряпкой в ведро. Предстояло вымыть еще несколько коридоров и лестничных пролетов, но сколько именно — она не знала. Отжимая тряпку, девушка вдруг задумалась: почему в здании отключен свет? Она водила наощупь шваброй по полу, смутно различая в свете луны лестничные очертания и перила, да и ступать приходилось с осторожностью: два раза чуть не поскользнулась с ведром в руке. И вообще, с какой стати она вдруг моет полы в совершенно пустом здании так поздно? Саша отлично помнила, что декан был раздражен ее поступком, но не настолько же, что бы заставить убирать все этажи, с первого по шестнадцатый?

«Надо спускаться», — решила девушка. Взявшись за поручни, она начала перешагивать со ступеньки на ступеньку, вначале осторожно и даже боязливо, после — уверенней и быстрее, а потом осмелела так, что понеслась галопом. Озорство ее взяло какое-то, что ли.

Когда, по подсчетам, она должна была уже спуститься — лестница продолжала уводить вниз. «Стоп, — остановилась Саша, — может, надо идти наверх?» Девушка запрокинула голову, всматриваясь в зев лестничного пролета.

В задумчивости она присела прямо на ступеньку, облокотившись о решетку перил. Вопреки законам физики, ступенька была мягкой и даже какой-то сморщенной. Она словно продавливалась под Сашиным телом, хотя мама всегда сетовала о том, какая худенькая ее дочь. «Женщина должна быть женщиной, а не селедкой!» — Саша прямо наяву услышала ворчливый говор матери…