Елена Граузс - Пасьянс в четыре руки

Его глаза отказывались верить в то, что он удерживает нечто. «Пусто!» — истерило зрение. «Ничего подобного!» — утверждала физиономия, вжавшаяся в крепкий подтянутый живот.

— Извини, мне надо было убедиться… — пропыхтел парень. — Осязание обмануть не получится… даже если ты продолжишь дурить мое зрение.

Играть было неожиданно приятно. И сосредоточиться получилось неожиданно легко. Будто его собственный разум ждал этого внутреннего «щелчка» и радостно откликнулся, мгновенно забывая о насущных проблемах. Получилось странно: черно-белая плитка пола точно «потекла» вверх. Или это он сам «потек», превращаясь в фон. Уровнями. И выглядело это не смешно. Скорее жутковато. Он менялся как хамелеон, пока окончательно не слился с окружающей его обстановкой.

Дима рассмеялся и сбросил морок.

— Да, осязание у нас только Кира может обмануть и то если очень постарается. Мне это воздействие, увы, недоступно, — он легко коснулся руки ученика, все еще обнимающего его. — Я вижу тебя. Ты держишь меня, но кажется, что это кафель меня обнимает, а это недопустимо. Да и по краям твоего тела квадраты пола целые, хотя они должны служить продолжение настоящих, тех, что на полу. Но у тебя хорошо получилось передать цвет и границы. Сева, ты торопишься, — Дима провел ладонью по его макушке, словно сбрасывая воздействие и заглядывая в голубые глаза. — Я понимаю, что тебе интересно сейчас попробовать все. Но давай начнем с основ.

Тот покорно отпустил его и развернулся назад к столу и остывшему ужину.

— А знаешь, как проще всего его скрыть? Уничтожить! — роза снова стала вилкой, на которую он поспешил наколоть кусочек золотистой картошки. Даже едва теплая она была невообразимо вкусной. — Я бы предложил тебе присоединиться ко мне, но у тебя на тарелке ничего нет. — Одинокая полоска ветчины царственно возлежала на белом фарфоре. — Но я сегодня милостив… Так что ешь.

Дима фыркнул, вспоминая, как его самого учила Кира. Мягко, играя. Может, ему тоже попробовать с Севкой так?

— Ну, спасибо, — протянул он, глядя на уплетающего картошку парня смеющимися глазами. — Ты действительно очень великодушен. Но я, пожалуй, не воспользуюсь твоей милостью, — он придвинул к себе тарелку, смахнул с нее морок и тоже взялся на вилку. Покосился на стремительно заканчивающуюся еду у соседа по столу, бросил слабенькое воздействие. И картошка в тарелке Севки вдруг запахла… клубникой. Спелой, свежей клубникой.

Сева подозрительно принюхался. Помахал рукой над тарелкой, поморщился и отодвинул от себя подальше.

— С твоей стороны это изощренное издевательство… Голодному человеку клубнику совать. Картошка должна пахнуть картошкой! — Спустя буквально пару вздохов картошка Димы запахла земляничным мылом. — Черт…

Дима, готовый к такому повороту, даже глазом не моргнул, продолжая невозмутимо есть.

— Если ты думаешь, что воздействия — это просто, то ошибаешься. Ты должен учиться. Учиться запоминать, воспринимать и с идеальной точностью воспроизводить. Поэтому если ты в чем-то не уверен, то лучше не воздействуй. Воздействия «бубей» только кажутся легкими. Ты можешь пытаться обмануть глаза, нос, уши, даже рецепторы во рту, но если ты ошибешься, мозг человека, которого ты хочешь обмануть, мгновенно распознает подделку.

— Я это понимаю, Дима. И понимаю, что лучше не делать, чем сделать до половины и попасться, — запах мыла рассеялся. Следующие минут пять он сосредоточенно жевал капустный листик и над чем-то усиленно думал.

Запах манго получился просто идеальным. Ни единой химической нотки. Теплый солнечный запах. Легкий солоноватый бриз, горьковатый привкус моря. Лето, жара…

— Нет, море не могу… сил не хватает, — расстроено выдохнул Сева и вернул потолку вид потолка, а не пронзительно-голубого высокого неба.

— Ты похож на ребенка, Пернатый, — тепло рассмеялся Дима, наблюдая за ним. Может, лучше дать ему наиграться, а потом уже браться за что-то серьезное? — Попробуй воспроизвести то, что ты хорошо знаешь. До мельчайших деталей. Можно что-нибудь маленькое, но так, чтобы я в это поверил.

Пернаааатый…

Милое прозвище неожиданно согрело. Домашнее. Уютное. И беды и горести сразу стали какими-то незначительными, надуманными. Сева улыбнулся, быстро приговорил остатки салата и картошки и откинулся на спинку стула. Так его называл Влад. И его сослуживцы. Те, кого брат считал почти друзьями. Среди особистов не бывает дружеских чувств. Встречается некая странная близость между теми, кто долго работает в паре.

Что-то знакомое, близкое, что-то, что он знает лучше, чем что бы то ни было на этом свете. Что это?

Вилка плясала в пальцах, выписывая немыслимые восьмерки. Будь у него возможность — он и сам танцевал бы, вот так же, быстро, вертко. Так трудно усидеть. Так немыслимо сложно просто сосредоточиться. Но вот так, когда нервно подрагивают пальцы — проще.

Мягкий плюшевый медведь. Замусоленный красный бант на шее, мутные пластиковые глазки-пуговки, пришитая старательно когда-то давно, мамой, лапа. Он любил с ним спать, когда был маленьким. Так давно. Кажется, целую жизнь тому назад. Он мягкий и теперь. И такой же лохматый. И нежный плюш пахнет лавандой. Так же, как пахла мама…

Дима с удивленной улыбкой наблюдал, как на столе проступают контуры какой-то игрушки. Как меняется при этом лицо Севы, становясь совсем детским. Ребенок. Еще совсем ребенок. Как только умудрился таким остаться. Выходит, вся бравада — на показ? Где-то внутри кислотой плеснуло сожаление. Не надо было его трогать. Вышли бы как-нибудь по-другому. А теперь…

Лица словно коснулся мягкий запах лаванды, и Дима отвел взгляд. Медведь у Севки получился идеальным. Казалось, что можно протянуть руку и дотронуться до него. И он будет мягким и теплым. Жаль, что это только иллюзия. Жаль, что здесь нет Киры, которая могла бы хоть и на короткое время, но придать ему плотность, тень реальности. Дима закусил губу, рисуя кончиком пальца узоры на столе.

— Хорошо. Ты постарался и у тебя получилось так, как надо. Но нам с тобой еще учиться и учиться. Доводить до автоматизма, вбить это в подкорку: на улице у тебя не будет столько времени. И самое главное — научиться защитным воздействиям. И контролю над эмоциями.

— Нет, подожди… — Сева качнул головой, а потом побледнел, будто кровь разом отлила от лица. Закусил губу и, протянув руку, взял медведя. И мягкий плюш смялся под побелевшими пальцами. Взял и подал Диме. — Это просто… Только сил много отнимает… надо же как-то воздух притянуть…

Дима протянул руку, и пальцы прошли сквозь иллюзорную игрушку. Вскинул на парня сочувствующий взгляд и пожал плечами:

— Это для тебя он реален. Твой мозг работал над тем, чтобы сделать его таким и готов принять твою иллюзию. А мой — нет. Ты не притягиваешь воздух. Ты не работаешь с законами физики. Не изменяешь свойства предметов. Ты не можешь уплотнить воздух, ты не работаешь ни с молекулами, ни с атомами. Ты создаешь мираж, иллюзию. Они — плод твоего воображения, его проекция, и не более того. Забудь о том, что показывают в фильмах. «Карты» — не монстры и не супергерои. Они не воздействуют на объект, они работают с ЧЕЛОВЕКОМ. Если захочешь научиться — попросишь Киру. Она лучше объяснит. А теперь… Я хочу, чтобы ты заставил исчезнуть вот это, — Дима встал, потрепал надувшегося и явно разочарованного Севку по волосам и поставил перед ним, сняв с одной из полок магнитный маятник в виде шариков, крутящихся по орбите.