Нэнси Холдер - Крестовый поход

— Ну, в Саламанку, когда поедешь обратно.

— Что? — вставая, спросила Тиффани.

Сощурившись, Дженн молча смотрела на сестру. Потом быстро тряхнула головой.

— Я хочу делать то же, что и ты, — сказала Хеда, понимая, как отчаянно звучит ее голос.

— Тиффани, извини, нам с сестрой надо поговорить, — сказала Дженн. — Ты не оставишь нас на минутку?

— М-м-м, конечно, — ответила Тиффани; пятясь, она пыталась заглянуть Хеде в глаза. — Как скажешь.

— Я уже приготовилась, упаковала вещи. Начала готовиться, как только узнала, что ты приезжаешь. Ну, пожалуйста. Я буду хорошо учиться, у меня получится, я обещаю.

— Выкинь из головы, — вдруг раздался за ее спиной сердитый голос.

Хеда резко обернулась и увидела отца: он смотрел на нее сверху вниз, глаза его пылали от ярости. Внешне он был очень похож на деда, на папу Че: с высоким лбом, кареглазый — и вместе с тем у них с отцом не было ничего общего.

— Никуда ты не поедешь.

Тиффани на всякий случай отошла подальше, явно не желая быть свидетелем семейной ссоры; она направилась к столу с сандвичами и бутербродами с сыром. Подруга называется.

— Но, папа…

— Все. Разговор закончен.

Хеда знала, если отец произнес эти слова, спорить бесполезно. Не позволит, и все тут, хоть золотые горы сули ему.

А вот Дженн либо об этом забыла, либо ей было уже наплевать.

— Если хочет ехать, пусть едет, она уже взрослый человек и может решать за себя. Я начала учиться в ее возрасте.

— Учиться? — Он стиснул зубы. — Твоя так называемая учеба привела к тому, что ты ни во что не ставишь отца с матерью и плюешь на все, во что они верят.

— Ты, видимо, так ничего и не понял, — подняла голос Дженн; в груди клокотала ярость не слабее отцовской. — Идет война.

— Ничего подобного, это у тебя идет вечная война. Но ты воюешь не на той стороне баррикад. А моя война закончена.

Хеда крепко вцепилась в край табуретки, грудь ее сжало. Она надеялась, что отец не услышит негромкого хрипа при каждом вдохе и выдохе.

— Очнись, папа. Оглянись вокруг! Вампиры убивают людей каждый день. Более того, они еще занимаются и «обращением» своих жертв. Ты хоть заметил, когда хоронили дедушку, сколько было на кладбище пустых, разрытых могил, в которых должны быть тела похороненных?

Отец растерянно заморгал.

— Нет, не заметил. Но это вовсе не доказывает…

— Ну, вот что, хватит!

Хеда вздрогнула. Перед ними стояла бабушка: руки уперла в бока, ноги широко расставлены. Точно в такой позе, как на всех старых фотографиях, где они с папой Че еще молодые. Вот так, сфотографируются и пойдут взрывать банк или еще что-нибудь…

— Я хочу поговорить с Дженн, — сказала бабушка Эстер, сверху вниз глядя на отца своих внучек.

Лицо его помрачнело, вытянулось, и он отошел в сторону.

Но не очень далеко.

— Я не собиралась с ним ссориться, — смущенно пробормотала Дженн.

— Может, и не собиралась, да поссорилась, — резко отпарировала бабушка. — Твой папаша — дурак, ты и сама это знаешь. Что ему ни говори, все как об стенку горох, так что побереги силы, все равно без толку, да еще в такой день.

— Да, конечно, — ответила Дженн. — Ты права.

— Еще бы не «права».

Она повернулась к Хеде.

— А ты что так на меня смотришь? Ну-ка давай, поешь что-нибудь. Тощая, как спичка, совсем зачахла.

От разочарования у Хеды даже руки опустились.

— Я прослежу, чтоб она поела, — сказала Дженн.

Эстер удовлетворенно кивнула и повернулась к двум седеющим мужчинам, которые как будто собрались уходить.

— Бобби, Джинкс, — крикнула она, — подождите, я вас провожу!

Она сделала шаг, сунула руку в карман платья и вытащила ингалятор. Ни слова не говоря, протянула его Хеде и направилась к выходу.

Хеда приставила его к губам; лекарство сразу сработало, дышать стало легче. Она была очень благодарна бабушке, что та не стала устраивать из случившегося спектакля. И в то же время не могла не задуматься: а вдруг они правы, что относятся к ней, как к человеку, который сам о себе позаботиться не в состоянии.

«Всегда теперь буду помнить про ингалятор, — поклялась она мысленно. — Всегда».

Дженн уселась на табуретку, которую освободила Тиффани, и вполоборота повернулась к сестре.

— Ты это серьезно? — тихо спросила она.

Хеда кивнула.

— Да, я хочу поехать с тобой. С тех пор как ты уехала, тут все стало по-другому. Я говорю не про маму с папой, а вообще про все. Ты знаешь, что Проклятые окопались в Сан-Франциско? Власть в городе теперь у них в руках. И без их позволения там даже плюнуть нельзя.

Дженн широко раскрыла глаза. Сан-Франциско всего в двадцати минутах езды от Беркли.

— Нет, ей-богу, не знала, — прошептала она.

— Да, это правда. И по всей Америке так. Вампиры рвутся в правительство. Они даже не скрывают этого. Я не удивлюсь, если Соломона «изберут» президентом.

Дрожащими пальцами и интонацией она обозначила кавычки на слове «изберут».

— До нас доходили слухи, что здесь у вас худо, — медленно проговорила Дженн. — Но я и не думала, что настолько. Все эти пустые могилы…

— Я тоже видела, — подхватила Хеда и тут же закашлялась: от волнения ей снова стало трудно дышать. — Дженн, папа постоянно говорит, что Соломон собирается восстановить мир, и что мы должны во всем помогать ему.

— О, господи, да у него совсем крыша поехала! — выпалила Дженн и сморщилась. — Извини.

— Нет-нет, ты совершенно права.

Хеда сделала еще один вдох через ингалятор. Сердце ее бухало, как колокол.

— Такое впечатление, что ему как следует промыли мозги. Он говорит, если мы не согласны, значит, только усугубляем положение.

— Камешек в мой огород.

В голосе Дженн звучала неподдельная боль. И еще злость. Хеда и сама злилась. Отец ведет себя крайне глупо.

— Он говорит, что вы все там одним миром мазаны с нашей бабушкой и папой Че. Все, что они ни делали, все было неправильно и ни к чему хорошему не привело. Только своих родственников подставили.

— У папы было плохое детство, — сказала Дженн сквозь зубы. — Всегда были в бегах, всегда скрывались.

— А у нас что, нет? Я же хорошо помню войну. С утра до вечера по телевизору пули свистят, бомбы рвутся, и… и…

Она закрыла глаза.

— Помню, как папа орал на маму, что от нее у нас все несчастья.

— В Сан-Франциско войны не было, — напомнила Дженн. — Но мы знали, что воюем с Проклятыми. Для нашего папы все кругом были врагами. Он даже не знал, что у него есть двое дядей, пока братья Че не заставили его и бабушку рассказать ему про них. Представляешь, что это значило для маленького мальчика?

— Неужели ты его защищаешь? Не могу поверить, — с горечью сказала Хеда.

— Я и сама себе не могу поверить, — отозвалась Дженн. — Но теперь я знаю, каково это — вечно от кого-то бегать, скрываться, жить, не зная, что тебя ждет через час, через день… может быть, теперь я его лучше понимаю. Он всего боится. Он всю свою жизнь боялся.