Ольга Чигиринская - Оборотень

— Это я собака, — он криво улыбнулся. — Волк позорный. Таня, ну боялся я тебя спугнуть, боялся, что узнаешь — и прогонишь…

— Хватит уже. В дверь же вошел? Замки прежние остались? Значит, не прогоняю. Пошли на кухню, поговорим.

Валера втащил чемодан через порог, сел на кухне, сложив руки перед собой на столе, как школьник. Таня включила чайник, начала нарезать бастурму.

— Давно это у тебя?

— С рождения.

— Значит, наследственное. Ты не собака, ты свинья. Твои родные тоже этим… страдают?

— Да не то чтобы они сильно страдали, — Валера покраснел до ушей. — Понимаешь, в селе оно все… проще как-то. Убежишь в поле, в лес, вся семья с тобой…

Ровный стук ножа, нарезавшего ломти, прекратился. Стук Таниного сердца стал чаще Валера ясно понимал, что Таня сейчас представляет себе его родителей, братьев и сестер нагишом резвящимися на лужайке. Свёкры с невесткой не общались с тех пор, как молодые заявили, что будут жить в городе, но одно дело неприязнь, а другое — воображать себе почтенных свойственников прыгающими по полю в чем мать родила.

— Вот почему они не хотели, чтобы мы жили в городе, — стук ножа возобновился.

— Всё не так, как ты думаешь, — выдавил он. — Сложнее. Я тут анализы сдал в больнице, завтра будет результат… Я что хочу тебя попросить, я хочу, чтобы завтра ты со мной вместе к врачу пошла.

— Это куда? В психдиспансер?

— Нет, к той женщине, у неё свой кабинет. Она… мы с ней тебе всё объясним до конца, честно. Я бы сам сейчас рассказал, но я в медицине не силен, боюсь напутать.

— А в общих чертах? Должна же я знать, что с тобой делается, — Таня разложила бастурму на тарелке красивыми лепестками, тут же вымыла и убрала доску. Могла бы всего этого не делать, Валерий все равно бастурму не любил, как и все оборотни: остро же до невозможности, сущая пытка. Но беременной Тане вдруг ни с того ни с сего полюбилась бастурма, и Валера покупал, а Таня выкладывала на тарелке лепестками, хотя могла бы просто отрезать и есть по кусочку. Но она любила делать все красиво, аккуратно, по ниточке. И он это любил, как любил и всю Таню.

— А в общих чертах… Ну, ты ж моих знаешь — все здоровые. Мы даже простудой не болеем никогда, помнишь, я не болел ни разу. Так что, помимо этого, он здоровенький будет.

— Только иногда ночами голый по двору станет носиться?

— Ну, это не сразу… Это когда лет двенадцать-тринадцать исполнится уже. Как-то от гормонов оно зависит.

— Ну ладно, — смягчилась Таня. — Пойдём завтра к твоему доктору. Мне она тоже нравится.

Уже прощаясь и рассеянно вертя в руках «федору», Сиднев как бы невзначай обронил:

— А кстати, Инга Александровна, вы в курсе, что один из ваших клиентов — вервольф?

Инга научилась владеть лицом раньше, чем приступила к практике. Некоторыми навыками овладеваешь ещё в детстве, если не хочешь доставлять мучителю дополнительное удовольствие.

— Неужели?

— У вас сердце забилось чаще — значит, вы в курсе. Инга, я понимаю, что профессиональная этика не позволит вам ответить прямо на вопрос «Кто он?» Однако она ведь не помешает вам предупредить это существо, чтобы оно покинуло город как можно скорее, если не хочет неприятностей?

Ах, вот ты как.

— От представителя… сверхъестественного сообщества я почему-то ожидала большей… толерантности.

— О, толерантность в нашем сообществе — весьма дискуссионный предмет, рекомендую обсудить его с ши. Сарказм. Никогда, никогда не поднимайте эту тему в разговоре с ши. Инна, вы уже познакомились с ведьмой-раубером. Поверьте, вервольфы ничуть не лучше. Они тоже убийцы.

— Извините, но я с трудом удерживаюсь от фразы «Кто бы говорил». Упс, не удержалась.

Сиднев улыбнулся.

— Весьма подходящая к случаю фраза. Как существо, уже полгода контролирующее не только себя, но и весь клан, я имею право говорить о том, что бешеным собакам в городах не место.

Инга резко встала.

— Как терапевт, я не имею права корректировать чьи-либо убеждения, — сказала она. — Но оставляю за собой право отказать пациенту, если его убеждения несовместимы с моими представлениями о достойном. То, о чем вы говорите, слишком смахивает на обыкновенный нацизм.

— Нацистам приходилось лгать, объявляя животными людей и приписывая им признаки этой животности, — тон Сиднева стал тоном взрослого, говорящего с сообразительным, но упрямым подростком. Уже один этот тон выбешивал Ингу до закипания желчи. — Но вервольфы и есть животные, вы не сможете этого отрицать.

— Они ещё и люди.

— Полагаете, меня это должно к чему-то обязывать? Я-то, напоминаю, не человек.

Ну вот и определенность.

— В таком случае сожалею, что тратила ваше время зря, — я ведь занимаюсь людьми. Прощайте.

— Инга Александровна…

— Прощайте.

— Хорошо, — Сиднев надел шляпу. — Нам всё-таки придется увидеться. Вы же хранитель договора, и…

— От этой роли я не отказываюсь. Но если вы намерены преследовать моего клиента — вы не можете быть моим клиентом сами, точка.

Сиднев поклонился и вышел.

Инга схватилась за телефон и, уже набрав номер, с удивлением обнаружила, что звонит не Валерию, а Ярославу. Сначала хотела сбросить звонок, но через гудок сообразила, что предварительная консультация Ярослава как специалиста по всякой там теневой жизни может пригодиться.

Ярослав не отвечал. Спустя десять бесплодных звонков связь распалась.

Может, не слышит? В ванной, туалете, на кухне? Отключил громкость?

Бестолочь. Он отлёживается после кошмарных побоев. Возможно, спит под обезболивающим. Возможно, без сознания. Позвони Валерию, на него вампиров вот-вот напустят.

Инга нашла нужный номер в списке клиентов, но рука остановилась на кнопке. Валерий в стрессе. С ним завтра все равно встречаться, а сегодня, услышав о таких делах, не напорол бы он ерунды.

А если его выследят меньше чем за сутки?

Она набрала номер Валерия — но и там никто не ответил на вызов.

— Да что вы за люди такие! — вырвалось у Инги. Взгляд уперся в дверь ванной — последний ресурс.

— Ольга! — позвала она. — Ольга!

Но призрак, любопытный, когда не надо, сейчас, как назло, отсутствовал.

Искусство не выдавать своих чувств Сильвестр оттачивал значительно дольше, чем Инга. Но в этот раз ему стоило труда не сорваться. Он не привык, чтобы ему отказывали, особенно в последнее время. Вернее, так: чтобы получить право отказывать ему, нужно отрастить когти и клыки подлинней его, Сильвестровых.

Но терапия не прошла для него даром, и уже через минуту вместо вспышки мстительного гнева он испытывал лишь раздражение — ну да, довольно сильное, но вполне объяснимое и законное. Конечно, работать с новым терапевтом, опять прикидываясь человеком, будет сложно. Придется снова врать, а главное — притираться заново, и не единожды: прежде, чем остановиться на Инге, он попробовал нескольких терапевтов, теперь, имея за плечами опыт, проб и ошибок можно совершить меньше, но одной-двумя явно не обойдется…