Мария Артемьева - Темная сторона российской провинции

Крупный лохматый пес со вздыбленной на загривке шерстью появился бесшумно и словно бы ниоткуда. И теперь, расставив передние лапы, нюхал след метрах в двадцати от перепуганной Анжелки.

Почуяв ее взгляд, пес поднял голову.

Сердце Анжелки дрогнуло и затрепыхалось где-то в горле. Пес повернул голову вправо, потом влево, как делает человек, который хочет убедиться, что никто не помешает ему сделать то, что он хочет. Что свидетелей нет. Собачьи глаза сверкнули красным, и Анжела вдруг почувствовала, что не может вздохнуть: воздух весь куда-то пропал из груди.

«Собачка», — глупо подумала она. Не в силах говорить, она пыталась хотя бы мысленно задобрить зверя каким-то своим хорошим отношением. Животные, говорят, чувствуют эмоции…

«Это всего лишь собака», — подсказал разум, и Анжелка осторожно перевела дух. Медленно повернувшись спиной к псу, она сделала один деревянный шаг вперед. Медленно. Один. Еще один.

Ничего. Надо идти. Не показывая страха. В конце концов, собака ведь даже не рычала. Просто бездомное животное.

Походкой заржавевшего циркуля девушка добралась до середины перекрестка.

И здесь оглянулась. Лучше б она этого не делала!

Собака исчезла. На ее месте увидела Анжелка старуху — уродливую, с непомерно крупной, не по росту, головой. Вперив в девушку горящие глаза, бабка недобро ухмылялась и ковыляла, протягивая вперед руки.

Длинные костлявые пальцы шевелились, то ли кого-то подзывая, то ли что-то подтягивая к себе из ночного мрака, из пустоты.

Ничего за всю свою жизнь Анжелка ни разу так не пугалась, как этой старой карги. Внешность ее вызывала омерзение. Словно Анжелка увидела сотню-другую копошащихся на обнаженном теле могильных червей. Или пауков и тараканов, забирающихся в нос и рот спящему человеку. Или гнездо змей, обосновавшихся в детской песочнице.

Кровь бросилась в лицо девушке, негромкий стук в ушах превратился в удары молотом.

Она повернулась и хотела бежать. Но что-то случилось с ее ногами — они застыли, вросли в землю. Жесткий колдобистый асфальт исчез: вместо него под ногами появилась горячая пористая, липкая масса, похожая на жвачку, расплавленную солнечным зноем. Пытаясь бежать, Анжела только глубже увязала в этой субстанции, и жар все сильнее охватывал ее.

Если где-то и можно провалиться в преисподнюю — так это здесь, с ужасом догадалась Анжелка.

Старуха догоняла, переваливаясь с боку на бок, словно косолапая утка.

А у Анжелки на ногах — будто цепи навесили. Такое только в кошмарах бывает — бежишь, выбиваешься из сил, а пройденный путь ни на шаг не длиннее. Кричишь — изо рта ни звука. Немота и бессилие.

Оказавшись на пятачке между двумя крестами, Анжелка застыла…

Два Ивана. Два. А если? Непонятно почему, она вдруг вспомнила давнюю детскую примету — просить у судьбы подарков и загадывать желания, оказавшись между тезками.

«Два Ивана, помогите!» — обмирая, взмолилась мысленно.

Единственный на перекрестке фонарь мигнул и погас. Старушечьи глаза хищно блеснули красным и пропали во тьме…

Анжелка зажмурилась, ожидая, что когтистые лапы сейчас схватят, дотянутся до ее горла…

Но тут раздался вопль — словно разъяренный кот драл глотку в драке. Одновременно ветер рванул вдоль улицы с ураганной силой. Девушка пошатнулась и…

Она бы упала, если бы ее не поддержали.

Первое, что увидела Анжелка, открыв глаза, — черный собачий хвост, промелькнувший между деревьями. Собака метнулась и пропала в ночи.

На перекрестке вспыхнул свет — зажегся единственный в этом месте фонарь. Непонятно, что мешало ему загореться раньше.

— Эй, с тобой все в порядке? — Озабоченный голос Лешки проник в сознание. — Я вот решил все-таки проводить тебя. Нехорошо ведь…

Не дослушав, Анжелка бросилась на шею своему другу:

— Лешенька! Какой ты молодец. Не представляешь, как я рада! Хороший мой, прости…

Лешка хмыкнул. Двинул каменной челюстью, пожал плечами. Снял куртку и отдал Анжелке. Правду говорят, что у девчонок семь пятниц на неделе — ничего у них не поймешь.

— Ладно, зайченыш. Проехали. Куртку застегни! — скомандовал он.

Анжелка благодарно улыбнулась, вытерла слезы, задернула молнию на кожанке и устроилась на байке позади Лешки, обхватив его твердую, как доска, спину.

Обернувшись назад, беззвучно прошептала в сторону двух крестов: «Спасибо, два Ивана!»

Мотоцикл взревел и полетел по темной дороге.

Распластавшись на Лешкиной спине, как ласточка на карнизе, Анжелка радовалась, какая эта спина широкая и надежная. И как ни глупо, но в это мгновение девушка была совершенно счастлива.

г. Липецк

В конце нашей улицы стоял двухэтажный особняк. Дом из багрового кирпича, с французскими окнами на первом этаже, с башенкой, полукруглым эркером и колоннами у входа. Все у нас называли его — Красный дом. Люди недоумевали: почему столь роскошное здание пустует? Многие думали, что дом старинный, и жалели, что подобную красоту разрушило время.

Но все было не так.

Еще недавно здесь собирались создать уютное семейное гнездо. Тот, кто строил этот дом, рассчитывал, покончив с делами, уйти на покой и поселиться в настоящем родовом поместье.

Требовался солидный капитал, чтобы обеспечить эту мечту. И будущий владелец Красного дома нашел деньги. Он купил завод, кормивший полмиллиона жителей города, и распродал его по частям. Люди остались без работы, без средств к существованию. Маленький город разорился и опустел.

Ничего удивительного, что владельца особняка многие возненавидели. К тому же про него было известно, что он не имел привычки вести дела честно и дурачил своих партнеров.

Поэтому никому не показалось странным, когда в один прекрасный день этот человек просто исчез.

С тех пор все работы по возведению дома мечты прекратились. Красавец-особняк осиротел и стоял пустым, целым и крепким многие годы, сохраняя верность хозяину.

Занимая высокий пост на холме, у излучины реки, на самом краю города, дом снисходительно поблескивал нетронутыми стеклами второго этажа, озирая убогие плебейские дачки, среди которых смотрелся величественным аристократом, лишь временно угодившим в стесненные обстоятельства.

Не знаю почему, но с самого детства я боялась бывать рядом с Красным домом.

Мама говорит, я плакала, когда меня водили мимо него в садик. Родителям пришлось отыскать другой путь, в обход и длиннее, по соседней улице, чтоб не пугать ребенка.

Сейчас я уже не помню, что именно так ужасало меня, отчего кидало в дрожь и слезы.

Но стены Красного дома вызывали самые неприятные чувства не только у меня. На закате или в алых лучах утренней зари они наливались зловещим кровавым багрянцем и каким-то немеркнущим кошмаром представали в глазах прохожих — как немые свидетели или соучастники преступления.