Мария Артемьева - Темная сторона российской провинции

Глубже, чем метро в Москве. Все у них там было — и узел связи для всего восточного фронта, и две электростанции, склады, столовые, госпитали, квартиры для офицеров, солдатские казармы. Строили туннели к Днепру, выход к полевому аэродрому, к железной дороге и к Московско-Минскому шоссе.

Только представь! И такое это было сверхсекретное строительство, что всех, кто был причастен к работам, потом расстреливали, чтоб никакие слухи не просочились. И наших военнопленных, и поляков, и даже самих немецких солдат нижнего звена, кто в этом участвовал, в расход пускали.

Часть всех этих делишек после войны и в перестройку в Германии рассекретили, но не все. Основные материалы остались закрыты. И тут — немец мне говорил — даже не в политике дело.

Штука в том, что какие-то там, помимо прочего, еще шибко таинственные научные лаборатории находились. Нацисты работали над созданием биологического оружия. И там, под землей, у них была сложная, многоуровневая система ходов и коммуникаций с механическими замками, которые открывались и закрывались по хитрой схеме так, чтоб ходы не пересекались между собой.

Немец тот говорил мне, что, мол, имелась у них карта здешних мест, на которой все подземелье было обрисовано. Он ее однажды видел и примерно помнил, что и где искать надо. Но надеялся снова эту карту раздобыть. Не вышло. Тот, кто ему обещал достать ее, погиб в автокатастрофе.

А после тех немцев появились у нас какие-то военные и залили колодец наглухо бетоном — дескать, городские власти их об этом попросили. Хотя вообще-то у наших городских властей не в привычке за строительно-ремонтными работами в войска обращаться. Из всего, о чем рассказывал мой немецкий приятель, на поверхности отыскали только восемь бетонных компрессорных станций для вентиляции воздуха.

Экспертов здесь всяких уйма побывала. Толку, правда, ноль. До сих пор одно их заключение наизусть помню: «Лесная дорожка от Витебского шоссе приводит к бетонному кубу неясного предназначения. Помимо этого, в Красном Бору обнаружено несколько немецких построек: бетонированные укрытия — щели, водопровод с водоразборной колонкой, канализационная система. Обнаруженные коммуникации, глубина их залегания, протяженность и направление свидетельствуют о том, что в данном районе наличие крупных подземных сооружений маловероятно».

Эва как: «Маловероятно!» И весь сказ.

Того следователя, который у меня дело взял, спустя год застрелил наркодилер при задержании. Дело нам из прокуратуры обратно скинули. А на что оно мне теперь? Ни колодца того уже нет, ни карты немецкой, ни свидетелей почти не осталось… Кроме контуженого зэка Коржева.

Следователь Паншин докурил, бросил бычок себе под ноги. И, глядя, как он догорает, сказал:

— Вот так, стажер. А люди продолжают пропадать. Слухи не прекращаются о блуждающем колодце, о подземных тварях… А кто знает, что там за всем этим кроется? Может, и впрямь где-то в заброшенном подземелье какие-то потайные ходы открываются… Только я не Господь Бог. И не мать Тереза. — Разведя руками и понизив голос, признался следователь. — Кому охота эти тайны ворошить? Все, кто за них брался, — на том свете уже. И не своей смертью умерли. В такие дела, вроде этого, соваться — все равно, что в тот колодец блуждающий лезть — хрен его знает, на какую пакость нарвешься.

Так что правды я Коржеву не скажу. Буду брехать напропалую, как все эти годы брехал: мол, следствие ведется, удачно продвигается и все такое. А то еще полезет он сдуру сам… А зачем, какой смысл?

Сына все равно не вернет. Только сам сгинет.

Тухлое это дело, стажер. Понимаешь меня?

Стажер Юра отвел глаза, пожал плечами, кивнул. Следователь угрюмо хмыкнул и растоптал каблуком потухающий под ногами сигаретный бычок.

— То-то.

Астраханская область, г. Астрахань, п. Волжское

Лето. Беззаботные дни, залитые солнцем. Друзья и подружки, восторг от самого себя и беспричинная детская радость, которая уже никогда не вернется.

Память хранит воспоминания о веселом летнем лагере, словно моментальные снимки, вклеенные в огромный фотоальбом.

Но есть среди них такие, которые хочется вырвать, скомкать, сжечь. Уничтожить. Но увы — это невозможно.

Со стороны можно решить: дети играют.

Они несутся по дорожкам летнего лагеря оживленной стайкой, что-то выкрикивая на ходу, с разгоряченными, радостными лицами.

Только самый искушенный наблюдатель, заметив, кто бежит впереди всех в этой ватаге ребятни, сделал бы правильный вывод. Не играют они, а гонят чужака. Защищают, зверята, территорию охоты и правила стаи. И зубами блестят не от радости.

— Чунька!

— Чунька-колода! — выкрикивала ребятня, подгоняя жертву.

Особенно исступленно действовала самая мелкая в их группе — светленькая, дистрофичного склада шестилетка. Вместо обоих передних резцов у нее во рту зияли два влажных провала, две темные пещерки в обрамлении остреньких, как у котенка, клыков. Детская рожица и взрослая ярость — она напоминала взбесившуюся фею Динь-Динь.

— Катька, зараза, стой! Куда? — кричала ей высокая тонконогая блондинка с надменным лицом — 13-летняя старшая сестра ее, Маша Зварова. — Стой, я сказала!

Но тощая малютка не слушала. Она с упоением неслась впереди всех, высоко вскидывая расцарапанные голенастые коленки, выкрикивая звонким осиным голоском, словно и впрямь жало всаживая в жертву:

— Чунька! Чунька-колода! Трусы обоссала!

Катька задыхалась от восторга, и ее маленькое злое сердечко трепетало в груди, словно крылья воробушка на ветру.

Это была ужасная ошибка — пытаться им понравиться. Собственную природу не одолеть. «Выше головы не прыгнешь», — твердила ей когда-то бабушка.

Ведь ясно же: они слишком разные — она и эти дети.

Она надеялась, что, если подстраиваться под все их глупости, смеяться, как они, говорить привычными для них словами, совершать те же ошибки — они снизойдут и примут ее в свой круг. Прибиться к кому-то, изображать что-то, чем не являешься, — единственный дар, доставшийся ей от предков.

Но, оказывается, использовать его можно только с одной целью. И никак иначе.

Придерживая на голове тюрбан из мокрого полотенца, Маша Зварова открыла дверь девчоночьей палаты 3-го отряда. Все были еще на купании, и она никого не встретила в коридоре пустого корпуса.

Поэтому, увидав у своей кровати в углу чью-то сгорбленную фигуру, вздрогнула и отшатнулась. На мгновение ей представилось, что там сидит гигантский, раздутый от крови клещ и, противно перебирая лапками, старается закопаться поглубже в тень, присосаться к ней, спрятаться в чреве мрака. Ахнув, Маша выпустила ручку, и дверь стукнула, закрываясь. Существо испуганно дернулось, выпало из темноты, скукожилось, и… все сразу встало на свои места.