Аноним - Канал имени Москвы

— Они землерои, Хардов, — сказал Фёдор и снова оценивающе посмотрел на деревянный люк. — И достаточно неплохие. В отличие от псовых, их когти устроены подходящим образом.

Ева тоже думала о Звере. Но не об оборотнях, о другом. Том, что преследовал её всю её жизнь. Ещё на линии застав она почувствовала его приближение. И сейчас он пришёл. Ева знала это. Глядя на стягивающийся к крохотному пятачку церковной площади туман, она вдруг поняла, что зверь был здесь. Повсюду. Весь этот поражённый туманом город стал им.

Но он больше не принюхивался, движимый ненавистью. Зверь был напуган, и это только усиливало его ненависть. Ева всегда понимала, что наступит момент, когда она должна будет посмотреть Зверю в глаза. И вот момент пришёл, и она оказалась уязвимой.

Хардов считает, что туман пропустит её. Но он не прав. Так было, только теперь всё изменилось. Так было, пока в её жизни… не появился Фёдор. Она не знала, к чему это, лишь чувствовала обречённость и снова думала о нём. И это Зверь ненавидел больше всего. Он искал Фёдора, и это он подгонял оборотней. Но не только. Они оба… Ева не знала почему, но именно это пугало Зверя. Когда она думала о Фёдоре. И вот сейчас она ощущает его близость, и нежно и больно в груди. И Зверь бьётся в неистовстве — больше он не станет тянуть. Он пришёл не только за ней. Ева не знала почему, но они были нужны ему оба.

— По моему, началось, — позвал Хардов.

Туман уже выполз на площадь и продолжал прибывать, всё более густея. Здание с надписью «Продукты» было теперь еле различимо. Однако туман как бы весь подобрался, уплотняясь вдоль кромки, как будто каждый сантиметр продвижения к церкви давался ему всё труднее.

Сейчас в проёме мелькнула первая тварь. Быстро показалась и снова исчезла. Потом появилась другая. Боязливо озираясь, как молоденькая актриса на жуткой премьере, она прошла на четвереньках несколько шагов и уселась посреди площади. Подняла голову, глядя на звонницу, и завыла. Они были такие же, как предыдущие, похожие, как клоны, бесчисленные близнецы. Хардов с сожалением согласился, что Раз-Два-Сникерс оказалась права. Эту, что сидела, видимо, решено было принести в жертву первой.

— Не стрелять, — сказал Хардов.

Появилась ещё одна «блондинка». В несколько лихорадочных, меняющих направление прыжков, словно ошалевшая от испуга, пересекла площадь и снова нырнула в туман у самого кладбища.

— Страшно?! — Хардов сплюнул. — Даже этому муравейнику хочется жить.

Раз-Два-Сникерс как-то болезненно поморщилась. Хардов стоял у соседнего проёма звонницы и наблюдал за площадью, как через бойницу. Раз-Два-Сникерс отклонилась от прицела.

— Это не муравейник, — с тоскливой хрипотцой заметила она. — Вовсе нет. Гораздо опасней. Эта их готовность к жертвам…

«Совсем не муравейник, — добавила мысленно. — Много хуже для нас. Это какое-то утраченное нами братство, всеобщность существования. Мы их ненавидим, и это правильно. Но и восхищения они достойны».

И вдруг поняла, что Фёдор смотрит на неё. Он подошёл бесшумно, став между ней и Хардовым, понимающе ей улыбнулся. Сказал:

— Не позволяй тому, по чему тоскуешь, затуманивать свои чувства.

Она смутилась. Она что, говорит вслух? Потом посмотрела прямо на него. Но в его взгляде не было вызова и вообще какого-либо напора.

— Видишь ли, я тоже когда-то пытался их понять, — позволил себе вспомнить Фёдор. — И ты знаешь, мне кажется, Хардов всё же прав. Они готовы жертвовать во имя целого, но это не взаимовыручка. — Он выглянул на площадь и добавил: — И боюсь, совсем скоро мы в этом убедимся.

Неожиданно он как-то странно дёрнул головой, непонимающе захлопал ресницами и рассеянно повернулся к Хардову.

— Иногда как во сне, друг мой, — тихо поделился Фёдор. — Только я не знаю, кто кому снится. Этот мальчик или… я. И… ускользает всё. Нет этого центра, на который можно опереться. Понимаешь меня?

— Ещё как, — откликнулся Хардов. И мрачно подумал: «Надо срочно вытаскивать тебя отсюда».

Но каким образом? Даже если Раз-Два-Сникерс удастся остановить Шатуна, город вновь наполнит неконтролируемый туман, прежде чем они успеют добежать до шестого шлюза. Но даже если попытаться успеть — на пути оборотни.

И словно в подтверждение слабый стон сорвался с губ Раз-Два-Сникерс:

— О боже… Хардов!

Скрытое туманом присутствие угадывалось и прежде. Но сейчас что-то многочисленное приблизилось к кромке, а потом её будто прорвала тёмная масса. И ледяной ужас прошелестел над звонницей. Они решились, оборотни, выступили из тумана. Целые шеренги. Туман буквально кишел ими. И тут же раздался призывный вой. Совсем близко. Прямо под ними.

— Они в церкви, — хрипло произнёс Хардов.

Вой оборвался. Только эта мгновенная пауза густой тишины была ещё страшнее. Четыре пары человеческих глаз обратились к деревянной крышке люка. Впрочем, пытка ожиданием действительно оказалась недолгой. Низкий гул родился внизу, и сразу стало ясно, чем он был. Топот многочисленных ног раздался на лестнице. Они приближались, поднимались, спешили вверх. И в этом нарастающем гвалте улавливались особенно мерзкие звуки — торопливое, соскальзывающее царапанье по деревянным ступенькам лестницы множеством когтей.

Мощнейший удар о крышку люка последовал с ходу. Но деревянная дверь выдержала. Лишь послышался кошмарный хруст, с каким обычно ломаются кости. Люди мрачно переглянулись. Ещё один удар, жалобный скулёж и топот напирающих снизу. Ворчливая грызня между собой тех, кого придавило накатывающей по лестнице волной; хриплые, почти человеческие стоны. Новый сильный удар, хруст, затихающее поскуливание.

И послышались иные звуки. По всей нижней поверхности двери. Шершавое поскрёбывание. Как множественная дробь. И всё более быстрый, царапающий скрежет. Злобное истерическое рычание, скулёж из-за издираемых в кровь лап, и скрежет, скрежет…

— Они обезумели, — сипло произнесла Раз-Два-Сникерс. — Но что они делают?

Хардов мрачно посмотрел на люк. И хоть они никогда прежде так себя не вели, похоже, Фёдор оказался прав. Хардов знал, что они делали. То, что могли, — рыли норы.

Скрежет, как миллионы взбесившихся молоточков, царапающих, бьющих, лихорадочно истирающих толстые доски; бессмысленно, по сотой части миллиметра, словно им отведена целая вечность. Когти и зубы, грызущие ещё даже не опилки, а деревянную пыль…

— Землерои, Хардов, — сказал Фёдор.

— Задубелые доски не земля.

— Их очень много. А капля точит камень. Они возьмут количеством.

Глаза Раз-Два-Сникерс сузились, словно по их лицам она сумела прочитать ответ на свой вопрос.

— Они пройдут сюда, так? — В её сиплый голос теперь прокралась отчаянная усмешка. — Наше убежище оказалось ненадёжным?