Сергей Еремин - Внештатный сотрудник

К речке я подбирался осторожно. Не ломился сквозь ивняк, переплетенный всякой травяной дрянью, а скользил ужом к небольшому омуту. В свое время меня этому хорошо, долго и вдумчиво — до синяков по всему телу — учили в разведроте. Я знал, что делал, ведь именно там, в окруженном проклятущими зарослями омуте, сейчас должна стоять и греться у поверхности воды стая крупных голавлей. Если тихонько подкрасться, то есть шанс выловить парочку серебристых красавцев с алыми плавниками и черно-траурными хвостами.

Наконец я протиснулся к самой воде, осторожно подлез под ветки нависшей над водой ракиты, бросил взгляд на речку, и все мое радостное предвкушение от будущей рыбалки сменилось жесточайшим разочарованием — омуток был занят.

Метрах в двадцати от меня, у кромки камышей, по пояс в воде неподвижно стоял какой-то пузатый мужик лет этак пятидесяти и пристально вглядывался себе под ноги. Я не понял, что он делает — сети ставит? что-то ищет? — и решил немного понаблюдать за ним. Несколько минут мужик стоял памятником самому себе. Еще секунду назад именно так я его воспринимал, но уже в следующее мгновение он мне казался затопленным бревном, ставшим на попа на мелководье. Я толком не успел разобраться в своих ощущениях, как он слегка присел и сделал неуловимо быстрое движение руками, будто прихлопнул под водой какую-то моль. Когда дядька распрямился, то в руках у него билась удивленная до полного непонимания случившегося щука. Приличная, килограмма на два. Рыболов-оригинал повернулся ко мне и слегка подмигнул. Потом чмокнул щуку в жаберную крышку, совсем как девушку в щечку, и со словами «Ну, ты и бестолочь, милая!» отпустил рыбину. Я сидел в кустах дурак дураком, ничего не понимая в происходящем.

Мужик медленно и даже степенно повернулся ко мне всем корпусом, и я наконец-то разглядел на его лице то, что мне сразу должно было показаться необычным, — зеленые усы. Что-то явственно щелкнуло в моем мозгу, со скрипом открылась ржавая — когда только успела заржаветь? — дверца в небольшом сейфике с сокровенными знаниями, не так давно полученными в школе областного Дозора. Я неловко, не сумев с ходу поймать свою тень, взглянул на дядьку через Сумрак — передо мной стояло чудовище. Для тех, кто каждый день видит сумеречный облик Темных высоких степеней, существо, может быть, и не было таким страхолюдным, но мне, видевшему только учебные фильмы и картинки в школьной методичке, незнакомец показался ужасным и неприятным: вроде и человек, невысокий, коренастый, с большой головой, но какой-то зеленоватый, жаберно-чешуйчатый, с перепончатыми ладонями. В сером Сумраке ярко светились его изумрудные усы.

Я загляделся и не заметил, что не просто смотрю сквозь Сумрак, а вошел в него. Серый мир, как мне показалось, мерзко урча, жадно пил мой небольшой запас Силы. Я дернулся на выход, но было поздно…

— Ну, парень, ты и балбес.

Похожую фразу, сказанную тем же голосом, я вроде бы только что слышал? Что со мною?

Я лежал на травке возле своей, точнее, тестевой «нивы». Одежда моя сохла на солнышке, развешанная на кусте черемухи, под которым я поставил машину. Неподалеку радостно потрескивал костерок. Над пламенем была пристроена видавшая виды черная от копоти трехлитровая кастрюля. В ней булькало и шипело, периодически выплескиваясь через край, какое-то варево. Давешний дядька вытащил из костерка головешку и сунул ее тлеющим концом в кастрюлю, помешивая содержимое. Изумительно запахло юшкой.

— Щука на ершовом отваре, — заметил мужик.

— Внештатный сотрудник Ночного Дозора области Виктор Подполковников. Прошу вас предъявить регистрацию, — непослушным языком прошептал я. В глазах плыли волны и переливались мутной радугой серые круги.

— Я и говорю — балбес, хоть и в чинах. Лежи, не дергайся, сейчас поешь, восстановишь силы. Не Силу, куда тебе, а силенки. Организм молодой, малопьющий, Светлый — оклемаешься. На, проверяй, сам-то сможешь? — Мужик придвинулся и показал мне постоянную регистрацию областного Дозора: Павел Борисович Тягач, Темный, второй уровень. Ого! Да у нас областными Дозорами маги третьей степени руководят. Еще на его груди рядом с еле видимой сейчас для меня печатью отчетливо смотрелась двухкупольная сизая наколка.

— Тутошний я, из Тишинги.

— Спасибо за спасение, Павел Борисович. Никак такого от Темного не ожидал. Я обязательно подам рапорт в свой Дозор о вашем благородном поступке. Надеюсь, мое руководство сможет вас отблагодарить… через Дневной Дозор… — Я бормотал какие-то общие слова, голова по-прежнему не работала, но я обязан был это сказать. Наверное, да нет, не «наверное», а наверняка сказать надо было по-другому: человечнее, искреннее. Я же Светлый, черти меня дери, я должен! Да, кстати, о долге.

— Павел Борисович… — Темный поморщился от моего обращения. — Я обязан был знать о том, что вы проживаете на вверенной мне территории. Точнее, что вы — Темный и что вы имели судимости. Но почему-то я, как внештатный сотрудник Ночного Дозора, не знаю о первом, а как участковый уполномоченный милиции старший лейтенант Подполковников не знаю о втором?

— Ну ты и зануда, мент. Правильный до противности. Светлее Гесера хочешь быть?

— Светлее кого?

— Не перебивай. Тебе, шестерке шестиуровневой, все равно не по чину такие имена даже в уме держать. А не знаешь обо мне потому, что внештатный, и потому, что все мои нынешние человеческие документы чисты, как вода родниковая. В области в НД о моем существовании знают, и этого им достаточно, даже регистрацию мне не они делали. В ментовских архивах… тоже немаленькие люди поработали. И ходок у меня… Я и сам не помню сколько. Иногда сидеть в теплой тюрьме или даже в холодной яме гораздо безопаснее, чем жить на свободе. Я как тот ильфо-петровский зиц-председатель — сидел и при Николае Кровавом, и при Ильиче Первом, и при Александре Освободителе, и при Никите Кукурузнике, и при Николае Палкине, и при Александре Филиппыче, и при Гае…

— Э-э-э… — ошарашенный перечнем царствующих особ, я по неистребимой привычке ведения опросов вклинился в поток показаний, тьфу, черт, воспоминаний. — Какой Гей? Что за Филиппович?

— Не Гей, а Гай Юлиев Кайсар, или Цезарь по-современному, а Филиппыч — Македонский, само собой. Так вот, продолжаю, сидел я и при…

— Павел Борисович, — взмолился я, — я безмерно вам благодарен за спасение, но ради… — тут я запнулся, — просто, чтобы не вынуждать вас спасать меня еще раз, не трахайте мне мозг, просто скажите, кто вы?

— Трахайте… а каким вежливым был, говорил, как отличник боевой и политической… ладно, кормить меня в рот борщом. Так и быть, скажу: Ыыкун, водяной.