Михаил Делирий - Мрачный ангел

Но помимо выплат за вид на жительство, он периодически отправлял деньги в Россию своим близким, а так же обставил квартиру, приобрёл аудио и видео аппаратуру, мощный компьютер, большой лимузин, напичканный электрическим комфортом… Ну и что? Что?!!!..

Включённая программа многократного повтора на кассетной деке, в очередной раз начинает при помощи Альбинони издеваться над его душой. Как больно. И новая волна слёз сорвалась вниз. Он закусил губу, что б не зареветь навзрыд, не сорваться в штопор истерики. Но почему?! Почему?!..

Бросить всё и вернуться домой? Домой?… Он часто замечал в своих рассуждениях, что когда муссировал российские воспоминания, то говорил «у нас в России», а если воспоминания касались его последних лет, то фигурировали обозначения вроде «у меня здесь в Германии». Это от того, считал он, что, скорее всего он, здесь, временный жилец. Он вернётся, наверняка вернётся, думалось ему, вот только перестанет точить чувство обиды за столь много впустую затраченных усилий, потерянного времени и выброшенных средств.

Букет ностальгических и мрачных мыслей чернел, начиная поблёскивать оттенками злобы.

В такой момент выключить бы грустную музыку, включить что-нибудь весёлое. Нет, нет! Он не знает точно, почему он терзает себя. По всей видимости, он нашёл в этом способ душевной разрядки: сбрасывает таким образом накапливающуюся постоянно в нём «статическую» ностальгию, как одноимённое электричество. Какого же чёрта нужно устраивать издевательства над самим собой?! Да, есть люди и их очень много, которые этого его состояния не понимают; в особенности русские немцы, которые прибыли на «историческую» родину. Родившись там, в Бог знает каком поколении, они вдруг здесь на «родине!» А вот если б здесь, на «исторической», было бы хуже, чем там? Нужна была б им их «историческая»? А сколько форсу в них — «мы немцы» произносят они и задирают носы. Некоторые стыдятся русского языка, не хотят обучать ему своих детей. Если такие вот «немцы» услышат в транспорте или магазине русскую речь, — краснеют — притом, что сами знают немецкий через пень колода, и у них самих просто на лбу написано — «казахский колхоз».

Он здесь не на…, он здесь чужестранец. И, то ли потому, что он понял: все люди есть люди, или от нервного или душевного истощения, или от раздражающих его, доходящих до абсурда законов, он стал нервозен или смел, — гоняет местных и неместных. Работая в сфере обслуживания, приходится иметь за день столько случаев контакта с немцами и ненемцами, что он не делает различий. Если кто-то перебарщивает со своей тупостью, то это выводит его из себя; но только если перебарщивает, — потому как тупость здесь заложена почти в каждом. Большинство здесь — маразматики, отупевшие или даже деградировавшие от средне-хорошей жизни. А если жизнь здесь была бы очень хорошей, — что было бы с их мозгами тогда? Они сейчас уже думают лишь о собственном доме: как бы его построить или заиметь. А те, у кого он уже есть (а их тут хоть отбавляй) думают лишь о том, что бы по дому сделать. Если у кого-то случится неприятность: треснет штукатурка на каменном заборе, то всё внимание туда. Будут куплены специальные инструменты, будет неделю отбиваться штукатурка, потом неделю штукатурится всё заново, и неделю красится. Разве ж хозяин собственного дома возьмёт в руки книгу, пойдёт в музей или театр!? Что вы! Что вы! У него же трещина в штукатурке на заборе! А когда он с ней разделается, то начнёт искать что-нибудь: водосток пора красить, траву надо стричь или окна лишний раз помыть. Всё что угодно, но лишь бы не работать головой. Воистину — дурная голова рукам покоя не даёт.

Разрушился созданный им в Союзе крутой, величественно-райский образ Западной Германии. Это же — деревня, болото!!! Запад всегда ассоциировался у живущих там, где-то на востоке с образом свободы, с почти что земным раем. И вот он — «рай» — удушливый смрад дебильных законов, правил, предписаний, параграфов, и дополнений к ним.

А если о свободе, то, какая свобода?! Шагу нельзя сделать в сторону, если нет каких-то законодательных установок на эту тему. Негласный закон: что не запрещено — то разрешено не для Германии. Здесь помимо отсутствия запрещения, должно быть и официальное разрешение. Или вот взять торговлю: если ты имеешь свой магазин и хочешь торговать без выходных — нельзя! В субботу лишь до 16-ти часов, а в воскресенье вообще запрещено! А хотя бы то, что в многоквартирном доме в ночное время разрешено пользоваться душем не более получаса! И ограничения элементарных физических свобод, можно перечислять до бесконечности. Единственное, что пока ещё не сожрано узкими рамками — это скорость на автобанах для легковых машин и мотоциклов. Западная Германия, свобода, — иллюзия, не более!

А эти чёртовы церкви, натыканные на каждом углу, и начиная с шести утра и до позднего вечера долбящие, как молотом по голове, каждый час и каждый день! Трудно найти в городе место, куда бы ни достигал более или менее сильный колокольный звон.

Он выпил ещё, закончив бутылку. Но, захотев сменить тему, он, вдруг, зацепил за хвост, одну удаляющуюся мысль: что у людей, которые считают, что они здесь дома, видимо вообще отсутствует понятие Родина. Прибыв сюда, — они дома. Завтра, если случится эмигрировать, например, в Америку, — она станет их домом. Хамелеоны! Простонав, он принялся за вторую литровую бутылку.

Выпив один за другим два стакана, он почувствовал набежавшую волну творческого зуда, который был поражён стрелой бессильной злобы. Надо как можно сильнее выжать губку-душу. Может потом на дольше душевного равновесия хватит. Он схватил дрожащей рукой ручку и излил на бумагу свой порыв, назвав его «Белый стих».

Вовнутрь вплёскивается ещё один стаканчик вина, как дополнительный ковш воды на камни в парилке. И, то ли это было уже достижение предельного рубежа, то ли выпитое наконец-то стало «усваиваться», — но он почувствовал неожиданно ворвавшийся в него жар и окутавшую его духоту. Порывистым движением он подошёл к балконной двери и открыл её.

Прохлада ударила в лицо — увиденное в сознание. Сковал паралич. На балконе стоял человек. Он стоял, не шевелясь, смотря отрешённо грустными глазами. Через мгновение хозяин квартиры отпрянул в глубь комнаты, лишившись дара речи. Незнакомец тоже молчал.