Тим Ваггонер - Врезано в плоть (ЛП)

– Привет, агенты! Не ожидал увидеть вас так быстро. Чем могу помочь?

Его голос стал густым влажным бульканьем, которое было почти невозможно разобрать.

Братья могли только стоять и таращиться. За свою жизнь они перевидали достаточно откровенно жутких зрелищ, но это легко вышло бы на вершину хит-парада.

Кожа Мартинеса приобрела ярко-розовый цвет и обвисла, словно тающий воск. Плоть отошла около глаз и рта, из-за чего лицо сделалось похожим на череп, а волосы соскользнули на левую сторону лица, как нежелающий оставаться на месте парик. Уши повисли на длинных розовых нитях, тянущихся из головы, словно косички, а пальцы почти доставали до пола. Плоть с ног вытекла из штанин и накрыла ботинки, так что стало похоже, будто у него толстые розовые обрубки вместо ног. Подбородок свисал ниже груди и кошмарно болтался при разговоре.

Дин повернулся к брату:

– Сэм, помнишь, я говорил, что это дело напоминает мне «Франкенштейна»? Я передумал. У нас тут полный «Реаниматор»![2]

Мартинес продолжал, будто и не слышал его слов:

– Надеюсь, вы пришли не за образцами НюФлеш, чтобы сравнить их с тем, что нашли на теле того кошмарного животного, которое вы мне вчера показывали? – его булькающий голос звучал почти весело, будто все было в полном порядке. – Боюсь, я продал последние запасы моему особенному покупателю. Он снабжает меня специальным линиментом, который облегчает зуд, вызванный шрамами от ожогов, и…

Это были последние слова, которые Мартинес произнес прежде, чем его нижняя челюсть отсоединилась от черепа и шлепнулась на пол. Она с плеском приземлилась во все расширяющуюся лужу розовой жижи у его ног, и братья одновременно отпрянули, чтобы избежать контакта с отвратительным веществом. Дин видел фильмы про Каплю[3] и знал, какой опасной может быть всякая мерзкая слизь. Слизь, между тем, продолжала сползать со скелета Мартинеса, и тот начал рассыпаться на отдельные кости, оставшиеся без поддержки мышц, связок и хрящей. Фигура Мартинеса начала терять форму и складываться, только глаза остались нетронутыми, и их взгляд недоуменно метался туда-сюда, будто доктор внезапно понял, что что-то определенно не так, но не мог сообразить, что именно. Потом он потерял последнюю устойчивость, и его скелет рухнул: на полу остались кости, одежда и горка водянистой слизи. Лишь глаза смотрели из черепа, криво сидевшего на вершине кучки останков. С нечитаемыми эмоциями они взглянули на братьев и тоже расплылись.

– Я никогда больше не буду есть мороженое, – пообещал Дин. – И жвачку жевать тоже.

Сэм выглядел так, будто собирался распрощаться с парой литров выпитого за утро кофе:

– Абсолютно с тобой согласен, братец.

***

– Вот уже сколько недель я использую подвал в качестве лаборатории, а все никак не привыкну к тому, как здесь холодно. Иногда кажется, что надо не халат надевать, а куртку на меху. Но холод полезен для тебя, не правда ли, дорогая?

Она улыбнулась дочери. Бэка, обнаженная, лежала на столе, прикрытая простыней по шею. Несмотря на то, что здесь, кроме них двоих, никого не было, Кэтрин хотела позволить дочери сохранить достоинство. Может, Кэтрин и ее мать – да еще доктор к тому же – но Бэка подросток, почти взрослая, и ее тело принадлежит только ей самой. Кэтрин в самую последнюю очередь стала бы обращаться с ней, как с куском мяса.

«Как ты обращалась с той несчастной собакой?» – спросила она себя.

Это другое. Существо было подопытным объектом, служившим ради единственной цели: помочь Кэтрин определить, насколько эффективно способна НюФлеш – с «дополнениями» от Конрада – соединить части тела от разных доноров. Оба тела – и Маршалла, и Бэки – сильно пострадали в аварии, и пришлось заменить многочисленные органы, ткани и в паре случаев и целые конечности. Добрая половина лица Бэки нуждалась в восстановлении, и при ней остался только один родной голубой глаз. Второй теперь был карий. Под простыней тело испещряли почти неразличимые линии НюФлеш, обозначая участки, над которыми работала Кэтрин. С Бэкой она обходилась намного аккуратнее, чем с собакой, поэтому шрамы получились едва заметными. Особенно аккуратно Кэтрин обращалась с лицом дочери, работая так, чтобы кожа выглядела настолько гладкой и естественной, насколько возможно. Когда Бэка снова будет… в порядке, ей должно понравиться то, что она увидит в зеркале. Последние несколько недель Кэтрин чаще чувствовала себя скульптором, чем врачом, хотя ее веществом была плоть, а не глина. Конрад поощрял ее смотреть на свою работу под таким углом.

– Нам нужны сильные здоровые тела для твоей семьи, – сказал как-то он. – Это, разумеется, приоритетная цель. Человеческое тело в расцвете своем обладает элегантностью и красотой, с которыми природа не способна поспорить. Так что мы не только должны удостовериться, что твои родные вернутся к жизни, но что тела, вмещающие эту жизнь, будут достойны самих богов.

Конрад часто так выражался – почти как если бы он был поэтом, а не… тем, кем бы он ни был. Кэтрин не стала бы расписывать свою работу таким высоким слогом, но хотела, чтобы Бэке и Маршаллу было удобно в восстановленных телах, чтобы они могли появляться на людях, не привлекая внимание. Проще говоря, чтобы они выглядели нормально, с учетом обстоятельств. Она определенно не желала, чтобы они выглядели чертовыми монстрами, как та собака. Но работая над ней, она не заботилась об эстетике, просто хотела протестировать эффективность НюФлеш. Ну и разумеется, убедиться, что предложенные Конрадом техники воскрешения работают.

По крайней мере, ей не пришлось тревожиться из-за собаки. Конрад дал ей знать, что от пса избавились. Он не предоставил подробностей, а она не стала расспрашивать. Один из важных аспектов их совместной работы заключался в том, что Кэтрин не пыталась вытаскивать из Конрада информацию, а он молчал о том, что она предпочитала не слышать. Так было лучше.

Длинные волосы Бэки обладали насыщенным каштановым цветом, и Кэтрин нравилось их расчесывать. Это напоминало ей о временах, когда Бэка была ребенком, не способным – а если честно, не горящим желанием – самостоятельно причесываться. Даже если Кэтрин умудрялась в итоге выпроводить ее в ванную, Бэка постоянно «забывала» причесать волосы на затылке, предоставляя Кэтрин завершить работу. Постепенно дочь переросла этот период, но Кэтрин с удивлением обнаружила, что скучает по этому. Ей нравилась приятная близость, нравилось касаться волос дочери, проводить по ним расческой, болтая с Бэкой о том о сем.

Появился соблазн достать расческу и провести несколько минут, приводя в порядок волосы Бэки, но Кэтрин устояла. Она достала Бэку из холодильника и уложила на стол не для того, чтобы поиграть в дочки-матери. Надо работать. И начать стоит с головы.