Макс Далин - Лунный бархат

И улицы снова пустеют, пустеют на глазах. И мостовые вытягиваются такими гладкими атласными лентами. И ветер тонко скулит и стонет в ветвях, срывает остатки листвы, хлопает и бренчит дорожными знаками… Всем запоздавшим прохожим до тоски хочется домой. Кроме нас.

Нам хорошо в эту ночь. Это наша ночь. Мы — ее Хозяева.

Во втором часу пошел снег.

— Пойдем погреемся? — спросил Женя.

— Я еще погуляю чуть-чуть.

И смотрит умильно, как младшая сестренка, как маленькая проказница, которой хочется тайком сбегать в запрещенный соседский двор с качелями, хулиганами и злой собакой.

— Я скоро-скоро приду.

Женя чуть пожал плечами — обозначил неохотное согласие.

— Не задерживайся.

Растворился в танцующем сумраке, с белыми лепестками в растрепанных волосах — и Ляля несколько минут провожала его ласковым взглядом. Потом задумчиво подставила ладошку — и белые бабочки опускались на белую кожу, садились отдохнуть, сидели спокойно, не боясь стечь с человеческой руки горячими слезками. Побрела неторопливо по притихшей улице — туда, куда вело охотничье чутье.

Автомобиль убийцы заглох в пяти кварталах от дома.

Что там ему надо — свечи, масло, аккумулятор? В ярости пинать колеса? Убийца был посредственным техником — для возни с грязными железками существует ремонтная служба. Телефон чирикнул разряженным аккумулятором. Ничего не оставалось, как дать охранной системе мигнуть и пискнуть — а самому выбраться в снежную круговерть, в мокрую темень. Ловить тачку. Или переться пешком.

Сегодня на удивление не было настроения.

Снег плясал, летел, слепил. Снег раздражал и бесил, промокло тонкое твидовое пальто, промокло шелковое кашне. Улица вымерла. Машины частных извозчиков растворились в мокрой метели. Пришлось идти, уходить все дальше от теплого автомобиля, от магнитофонного Вивальди, от кусочка уюта — во взбесившийся мрак.

Внезапно убийца осознал, что уже не один на улице. Миниатюрная фигурка юной женщины вынырнула откуда-то из снежных вихрей, медленно шла чуть впереди, подставляя снегу ладони. Убийца видел с бредовой, сонной ясностью ее летящие вместе со снегом ничем неприкрытые белокурые волосы.

Убийце вдруг стало жарко от приступа яростной злобы. Маленькая дрянь наслаждается, прогуливается — когда ему плохо, мокро, когда он зарабатывает простуду и боль в пояснице. Он ускорил шаги. Светлые волосы гуляющей девочки, ее короткая пятнистая куртка, ее нелепая расклешенная юбка в тусклую синюю клетку напомнили ему ту, другую — с омерзением глядящую, с омерзением умершую…

Ножа не было — но были тренированные руки, которыми можно сжать тонкую шею, пока не хрустнет, пока следы пальцев не сделаются багрово-черными… Никаких похотливых мыслей уже не было — та, мерзавка, излечила убийцу от похоти, оставив только одно желание…

Он догнал девочку, дернул к себе за плечо. Окна смотрели на него слепыми черными квадратами. Лиловый искусственный свет застили мириады летящих невесомых теней. Девочка обернулась.

— Здравствуйте, — сказала она и улыбнулась насмешливо. — Вы меня помните?

Убийца выпустил из руки плечико, изваянное из черного льда. Мертвая девочка рассмеялась — и он увидел ее зубы, ровные и белоснежные, с двумя маленькими кинжалами на месте клыков. В этот момент убийца понял, что ему снится ужасный сон, и страшно захотел проснуться. Он затряс головой, замахал руками — а мертвая девочка смотрела на него безжалостным, проницательным, все понимающим взглядом — и смеялась…

Снегопад кончился только под утро.

Лялечка вернулась совсем мокрая, веселая, потеплевшая, порозовевшая от выпитой жизни, обняла Женю гибкими руками, которые показались ему горячими, чмокнула в щеку.

Женя только усмехнулся.

— Знакомого встретила?

— Я злая?

— Нет. Вампир просто. И все.

Подсунулась к столу. Женя лепил котенка. Котенок взъерошился, выгнул дугой пластилиновую спинку, шипел беззвучно, раскрыв маленькую страшную пасть с иголочками крохотных клыков. Ляля рассмеялась.

— Это ты.

— Нет, Женька!

— Совершенно как бы похоже. Ты.

— Врешь ты все…

Генка появился уже совсем под утро, когда небо начало тускло сереть, а снег растаял, превратившись в осеннюю грязь. Он тоже был мокрый, его белое лицо тоже чуть порозовело, будто подсветилось изнутри. Генка был не то, чтобы весел, но возбужден и взведен, его глаза горели красными огоньками, как лазерный прицел.

— Двое есть, — сообщил с порога. — Третьего знаю, чую, еще навещу. Что-то твоих соседей не слышно, Микеланджело.

— Дед Саша уже третью ночь дома не ночует. По гостям шляется как бы. К собутыльникам. А барыня Нина Петровна точно притихли. Может, боятся?

— От меня вправду шарахается. Кто хочет выпить, господа вампиры?

— Крови, Геночка?

— И какая ж ты, деточка, остроумная. Скажи еще что-нибудь такое же оригинальное.

Бухнул рядом с пластилиновым котенком бутылку приличного кагора из дорогого супермаркета.

— Бэтмен, не смотри на меня так. Они в прошлый раз меня обшмонали и бумажник вынули — мол, не пропадать же добру. Ну, и я. Черт, это, в конце концов, считай, мои деньги! Хлебните, граф, а то протяните ноги на ваших кроликах. Через тебя лампочку видно.

— Ген, а я сегодня встретила того дядьку… ну, маньяка.

— Да?! И как?

— Да дурак — стоит, выпучился, руками машет… Трус паршивый. Был.

Обмен подробностями охотничьих приключений. Увольте.

— Ты спать будешь, Женька?

— Угу.

— Тише говори, малыш. Ну?

Шепчутся и смеются. Жертвы-охотники. Охотники-жертвы. Недожили, недосмеялись, недолюбили, недоболтали… Вроде бы я тоже — но одно дело слепой неразбирающий случай, форс-мажор, нелепый момент стихийной бессмысленной силы, дурной водитель, пиво, скользкая дорога, а другое — злая, подлая воля… Даже мне тяжело, жутко тяжело об этом думать — каково же им?

Мне страшно. Я — ни за что. Лучше эти кролики. Мерзость, теплая, копошащаяся, бессмысленная масса, от которой несколько минут тошно и мутно — и чем дальше, тем больше. Лучше кагор — аристократическое пойло, корка голодному. Только не это.

Когда засыпаешь — полупустая пивная бутылка снова откатывается к Лизиному сапожку. Из темного брезента снова и снова свешивается детская рука в пластмассовых браслетах. Я никогда не стану делать это.

Но — прости мне бог — я никогда не стану осуждать Лялю с Генкой.

Нервы у Вадика Крюкова были тренированные.

Тут, дома, было бы здорово заниматься исполнением заказов. Сделал клиента — получай бабки и гуляй. Хорошая работа и денежная, только ведь не вдруг найдешь, к кому обратиться. Ясно, что к кому-то из криминальной среды — но воров знакомых нет, так, всякая мелкая шелупонь только. Вот и сошелся с этим Лысым. Может, сболтнет кому надо — у него, говорят, уйма знакомых среди серьезных людей.