Джин Вулф - И явилось новое солнце

Я встал, дрожа от бессильной ярости. Со мной уже обращались подобным образом, когда скрутили в Сальтусе, но после мне удалось подружиться с офицером. Теперь, осознав тщетность своих усилий, я понял, что все пошло по новому кругу и этому суждено тянуться, вероятно, вплоть до самой моей смерти. Я решил, что этому не бывать. Еще до исхода дня нож, заткнутый за голенище моего сапога, покончит с чьей-то жизнью.

Тем временем моя собственная жизнь струилась из разбитого уха, словно кипяток, прокладывая обжигающие бороздки на онемевшей от холода коже.

Меня же увлекли в поток гораздо более обильный, стремительный поток больших телег, нагруженных битым камнем, повозок, катившихся вперед без помощи мускульной силы волов или невольников по самому крутому склону, поднимая клубы пыли и дыма в искристый морозный воздух и мыча, словно быки, когда мы оказывались у них на пути. Далеко впереди, на вершине горы, великан в доспехе, казавшийся отсюда не больше мыши, дробил камень железными руками.

Стремительные повозки уступили место торопливо передвигавшимся людям, едва мы очутились меж незамысловатыми и даже неказистыми ангарами, сквозь открытые ворота которых виднелись странные инструменты и машины. Я спросил у хилиарха, которого решил убить: куда он притащил меня? Тот подал знак десятнику, и я схлопотал еще один удар его латной рукавицей.

В круглом строении, превосходившем размерами все остальное, меня долго вели коридорами, по обеим сторонам которых стояли шкафы и кресла, пока мы не вышли в самую его середину, к круглой ширме, похожей на стену палатки или шатра. К тому времени я уже узнал это место.

– Ты должен подождать здесь, – сказал мне хилиарх. – Монарх будет говорить с тобой. Когда выйдешь отсюда…

С той стороны ширмы послышался голос, хриплый от пьянства, но все же знакомый:

– Развяжите его.

– Слушаю и повинуюсь! – Хилиарх встал по стойке «смирно» и вместе с своими гвардейцами отдал честь. На какое-то мгновение все мы застыли словно статуи.

Не дождавшись дальнейших указаний, десятник освободил мне руки. Хилиарх закончил шепотом:

– Когда выйдешь отсюда, никому не говори о том, что можешь услышать или увидеть здесь. Иначе ты умрешь.

– Ошибаешься, – сказал я ему. – Умрешь ты.

В его глазах вдруг мелькнул страх. Я вполне резонно предположил, что он не осмелится снова приказать десятнику ударить меня перед незримым оком своего монарха. И я не ошибся; один краткий миг мы стояли и смотрели друг на друга, оба и убийцы, и жертвы.

Десятник пролаял команду, и его взвод повернулся к ширме спиной. Убедившись, что никто из гвардейцев не сможет подглядеть происходящее за ширмой, хилиарх обратился ко мне:

– Ступай туда.

Я кивнул и шагнул вперед; ширма представляла собой тройной слой пурпурного шелка, роскошного на ощупь. Отодвинув ее, я увидел именно те лица, которые ожидал увидеть. Не отводя взгляда, я поклонился их хозяину.

Человек о двух головах, сидевший на диване за пурпурной ширмой, поднял кубок, отвечая на мой поклон.

– Я вижу, ты знаешь, к кому пришел. – Со мной заговорила левая голова.

– Ты – Тифон, – сказал я. – Монарх – единоличный правитель этого злосчастного мира и других миров или мнишь себя таковым. Но поклонился я не тебе, а моему благодетелю Пьятону.

Могучей рукой, не принадлежавшей ему, Тифон поднес кубок к губам. Взгляд его над золотым ободком кубка был ядовитым взглядом желтобородой змеи.

– Ты прежде знал Пьятона?

– Я познакомлюсь с ним в будущем, – покачал головой я.

Тифон выпил и поставил кубок на столик перед собой.

– Значит, правда то, что о тебе говорят. Ты утверждаешь, что ты – пророк.

– Я не думал о себе в таком свете. Но если угодно, да. Я знаю, что ты умрешь на этом самом ложе. Ты заинтересовался? Это тело будет валяться в ворохе ремней, которые больше не понадобятся тебе, чтобы удерживать Пьятона, и среди бесполезных приспособлений, некогда заставлявших его принимать пищу. Горные ветры станут обвевать его похищенное тело, пока оно не высохнет, как листья, что ныне гибнут слишком рано, и целые века мира минуют, прежде чем мой приход снова пробудит тебя к жизни.

Тифон рассмеялся, точно так же, как в тот раз, когда я обнажил «Терминус Эст».

– Боюсь, ты плохой пророк; но, по-моему, плохие пророки забавляют больше, чем настоящие. Извести ты о том, что я буду покоиться, – если моя смерть все-таки наступит, в чем я уже начинаю сомневаться, – среди погребальных хлебов в черепной коробке этого монумента, твои слова не многим отличались бы от лепета любого ребенка. Я же предпочитаю выслушивать твои выдумки и, вероятно, использовать тебя с толком. Говорят, ты совершал чудесные исцеления. У тебя есть истинная сила?

– Это тебе решать.

Он сел, мускулистое туловище, не принадлежавшее ему, покачивалось из стороны в сторону.

– Я привык, что на мои вопросы отвечают. Одно мое слово, и добрая сотня людей из моей личной стражи вышвырнет тебя, – он усмехнулся собственным мыслям, – из моего же рукава. Тебе это понравилось бы? Так мы поступаем с теми, кто отлынивает от работы. Отвечай, Миротворец! Ты умеешь летать?

– Не знаю, никогда не пробовал.

– Скоро у тебя появится такая возможность. Что ж, я спрошу дважды. Тем более что это соответствует моему нынешнему положению. – Он снова рассмеялся. – Но не трижды! Есть у тебя сила? Докажи или умри.

Я позволил себе едва заметно пожать плечами. Руки мои еще не отошли от оков; разговаривая, я все время растирал запястья.

– Признаешь ли ты за мной силу, если я убью оскорбившего меня человека, просто ударив вот по этому столу?

Несчастный Пьятон бросил на меня взгляд, а Тифон ухмыльнулся:

– Да, я был бы вполне удовлетворен подобным доказательством.

– Даешь слово?

Ухмылка расплылась шире.

– Если хочешь – даю. Приступай!

Я вынул кортик и воткнул его в столешницу.

Сомневаюсь, что на этой горе имелись помещения, специально отведенные для содержания заключенных; оглядывая то, что приспособили для меня, я вдруг подумал, что моя камера на том корабле, который скоро станет нашей Башней Сообразности, вероятно, тоже была переустроена, и не так давно. Если бы Тифон хотел просто лишить меня свободы, он мог бы легко сделать это, освободив один из прочно выстроенных ангаров и заперев меня в нем. Очевидно, он желал большего – напугать меня и подчинить, заставив работать на него.

Моей тюрьмой стал выступ скалы, который еще не откололи от одеяния гигантской фигуры, уже имевшей его лицо. На этой площадке, выметенной ветрами, для меня было возведено небольшое укрытие из камней и брезента; туда мне и принесли еду и разбавленное вино, которое, должно быть, припасли для самого Тифона. На моих глазах в скалу у основания отрога вбили столб толщиной почти с бизань-мачту «Альционы», но не такой высокий, и у самой земли приковали смилодона. С верхушки столба свисал хилиарх на крюке, пропущенном между его рук, скованных точно так же, как были скованы мои.