Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки

Троянда обучал и натаскивал ребят больше года. А потом... Потом началась нескончаемая война.

– Мы разбор чинили. Зирки рвали. Вожей тарили. Убивали то есть. Много. Градища агнили. Сжигали. Нас... нас все... живой морью звали. Смертью. Шапали: трояндичи рысут... придут то есть, – все, ложись и морай... ну, умирай. – Игорь Хижняк говорил тихо и глядел сквозь спутанные длинные волосы мимо слушавших его сыскарей.

Из рассказов ребят стало понятно, что каким-то неведомым способом Троянда умудрился навечно оставить их в том возрасте, в котором они попали в его мир. Попутно выяснилось, что время там текло куда быстрее, чем здесь, где с момента исчезновения семерых пионеров из лагеря «Юный геолог» прошло меньше двадцати лет.

О смерти Ани Ефимцевой и Лени Черкасова трояндичи рассказывать отказались. После того, как чары Троянды рухнули, ребятам и так было нелегко вспоминать то, что они пережили.

Первая вылазка в наш мир совершенно не тронула трояндичей. Омороченные своим жутким хозяином, они просто пришли, выполнили очередное задание и вернулись обратно.

– Это... это как за живенью... за водой сходить. Работа – и все, – объяснила Римма-Ния. – Мы не думали... Не могли думать... про другое...

Всего таких ходок было, как и предполагали сыскари, десять. Иногда группа шла через «лазило», как назвал Марат-Субудай окно между мирами, в полном составе. Иногда трояндичи пробирались по одному, встречаясь в условленном месте. В последние два раза, почуяв интерес «людин», они стали прикрывать, маскировать «лазило», собирая с помощью чародейства у трех берез то бардов-каэсэпэшников, то ролевиков.

Костя Егоров и Римма Глазко, оказавшиеся способными к колдовству и обученные Трояндой, набрасывали на будущих жертв «плетунь безудатный» – особый наговор, отгоняющий от человека удачу. Все, с этого момента несчастный оказывался обречен. Чары вмешивались в его судьбу, ломая ее, и вели беднягу туда, где его уже ждали безжалостные трояндичи.

– Но почему вы убивали именно их – тех, кто работал в лагере? – не выдержав, спросил Илья.

– Троянда им... тавро науголил. Выбрал... отметил... Давно, – ответил худенький Костя-Вий. – Он казав... мы морали. Все.

– Ребятки, – Яна оглядела трояндичей полными слез глазами. Илья, обняв девушку за плечи, почувствовал, что ее трясет от всего услышанного. – А родители? Неужели вы никогда не вспоминали о них, не хотели... увидеться? Дома побывать?

Тишина стала ей ответом. Шумел лес. Капала талая вода с ветвей. И почти неслышно на этом фоне прозвучал голосок Наташи Севостьяновой:

– Д-дом?.. Ма-ма?

И тут закричал, сжимая кулаки и запрокинув вверх побелевшее лицо, Костя Егоров. Непонятные слова резали слух, но общий смысл сыскари поняли: мальчик проклял своего хозяина. Проклял самым черным, самым злым, самым тяжким проклятием, на которое только был способен.

И вновь наступила тишина. Нарушил ее Громыко, давно уже порывавшийся спросить:

– Э-э-э, я правильно понимаю – бросил вас этот Троянда? Типа использовал и кинул потом? Так?

– Ну... – согласно нагнул лохматую голову Игорь-Коловрат, – мы ему... врата раскарили... отворили. И он...

– И он пришел сюда, к нам? – догадливо усмехнулся Громыко. – А кто за вами по лесу бегает, исполнителей, так сказать, убирает? Еще один его птенчик?

– Не... – Коловрат стиснул зубы. – То сам он и есть... Троянда. В Валуевой личине...

Холмик белого порошка на стеклянной поверхности туалетной полочки напоминал миниатюрный Эверест. Вадим Завадский тяжело вздохнул, едва не забыв отвернуть голову, и принялся делить холмик на две одинаковые грядки, неумело орудуя пластиковой карточкой «Visa». В ванной комнате журчала вода, но этот привычный звук лишь подчеркивал царившую тишину.

Кокаин он купил в Камден-тауне у колоритного араба, хозяина небольшой кальянной. Этому предшествовала долгая и бестолковая прогулка по Бристону, широко известному своей дурной репутацией району, где, по словам криминальных репортеров, не нюхает и не колется только ленивый.

Однако на деле купить шепотку «порошка грез» оказалось большой проблемой. Потенциальные продавцы – все эти торчащие на перекрестках или подпирающие исписанные стены афроангличане, едва странный очкастый «беляк» обращался к ним, цедили в ответ что-то на букву «f» и отворачивались.

В какой-то момент Вадиму показалось даже, что газетные сплетни о том, что следы кокаина можно обнаружить в Темзе, что ежедневно в Лондоне употребляют сто пятьдесят тысяч доз, а на каждом бумажном фунте есть следы порошка – обыкновенные журналистские утки. Но когда на его глазах две молодые, если не сказать – юные, смуглокожие девчонки с веселыми косичками, повернувшись ко всему свету очаровательными налитыми попками, быстро нюхнули по дозе, примостив порошок в ямочке у основания большого пальца, Вадим понял, что не там ищет.

И он поехал в Камден-таун, в этот город в городе, крикливый, пестрый, по-левантийски пряный, по-китайски наглый и по-американски вульгарный. Кальянная «Страна теней» соседствовала с магазинчиком по продаже списанной военной формы всех армий мира – стиль «милитари» все еще держался. Войдя в украшенную маскировочной сетью обитель Марса, Вадим потолкался среди груд армейских ботинок, пятнистых курток, примерил и зачем-то купил стрелковую кепи с длинным козырьком, камуфлированную в стиле «джанглс».

Все это время он присматривался к «Стране теней», гадая: повезет – не повезет? По идее, должно было повезти – как всякий европеец, Завадский рассуждал стереотипно – какой же кальян без гашиша? Ну, а где гашиш, там и кокаин найдется.

В принципе, наверное, Вадиму сгодился бы и любой другой наркотик, позволяющий заглушить тупую, ноющую боль в сердце. Боль, именуемую совестью. Выпивка не помогала, даже наоборот – делала эту боль нестерпимой, побуждая совершить страшный в своей непоправимости поступок.

Но два непоправимых поступка на одного Вадима Завадского – это перебор. Первый – сокрытие темпоагента – он вроде бы пережил, но второй – разглашение информации, полученной путем темпосканинга – вполне мог стать последним в жизни Вадима...

Тогда и появилась мысль о кокаине. Из литературы и от знакомых он слышал, что именно получаемый из листьев южноамериканского кустарника порошок лучше всего отвлекает от ненужных мыслей и помогает отрешиться, забыть обо всем.

Однако последней соломинкой, сломавшей спину верблюду, стали слова Жан-Пьера Виоле, единственного из коллег, с которым Вадим более-менее сошелся за месяцы, прожитые в Лондоне. Ушлый француз как-то раз забежал к Завадскому и, быстро вертя подозрительно масляными глазками, попросил подержать у себя «до послезавтра» вещи – ноутбук, папку с бумагами и сумку.