Вадим Филоненко - Маг для особых поручений

И я пошел. Сказать, что я волновался, значит, не сказать ничего. Мне было страшно и в то же время… восторженно, если ты понимаешь, что я имею в виду…

Барс кивнул, и Алю на миг показалось, что перед ним не оборотень, а Должник – такой же, как он сам, такой же, как оставленные дома товарищи. Аль помотал головой, стараясь избавиться от наваждения.

– Рассказывай дальше, – поторопил Темьян.

– Я шел, а мир вокруг приобретал особенную четкость и яркость. Краски, запахи… Я видел каждую прожилку на листьях окружающих дорогу деревьев и кустов… Я знал точно, сколько камешков на дороге… Я чувствовал запах каждого цветка на обочине… Со мною раньше никогда не случалось ничего подобного. Эти новые ощущения настолько захватили меня, что поначалу я забыл о распоряжении Наставника разглядывать всех встречных людей и смотреть им в глаза. Я спохватился и пристально уставился на приближающуюся пожилую женщину. Она несла корзины, связанные веревкой на манер коромысла и перекинутые через плечо. Ей было очень тяжело. Колючая веревка впивалась в тело, причиняя боль, от которой не спасала даже грубая ткань крестьянского домотканого платья. От жары и духоты у женщины разболелась голова. Я понял все это сразу, как только заглянул в ее усталые, в красных прожилках глаза и разглядел капли пота на лбу и шее. Помню, я совсем не удивился своему знанию. А знал я об этой женщине абсолютно все. Что дома у нее двое сыновей-малолеток и дочь на выданье, что муж ее погиб прошлой зимой – провалился под речной лед, когда вез хворост из ближайшего леса. Провалился вместе с лошадью. А та хоть и старая была, но все ж в хозяйстве подмога, а без нее…

Да, семья этой женщины пережила тяжелый год. По весне едва с голоду не померли, но, слава Змееносцам, сосед-мельник подкинул пуд муки. Не просто так подкинул, а как будущим родичам – посватался к дочери. А той люб другой – молодой да горячий, в общем, всем хорош парень, да только сам гол как сокол, а мельник хоть и стар, да богат. Дочка плачет, не хочет за мельника идти. Но такова доля бесприданницы – достанется девица не молодому, да нищему, а шумному, толстому, краснолицему мельнику, который ей в отцы годится, зато состоятельному.

«Ничего, стерпится – слюбится. Главное – младшеньких поднять. А то у малого в легких болотная хворь завелась, харкает едва не кровью, а на лекаря денег нет… Может, мельник даст после свадьбы, не бросит же шурина-малолетка заживо гнить. Эх, только бы дочка глупостей не натворила!» – подумала женщина и горестно вздохнула, а я словно очнулся.

Оказывается, та женщина уже давно прошла мимо, вдалеке на дороге маячил ее крошечный силуэт, а я стоял перед городскими воротами.

Да… Тогда я впервые испытал глубокое погружение в жизнь чужого существа, и это произвело на меня очень сильное впечатление. Я почувствовал жалость к этой женщине и ее детям и острое желание помочь. Я знал, что могу это сделать, мне по силам излечить болотную хворь и добыть денег на приданое дочке. Я повернулся, чтобы догнать ее, и меня тут же скрутила такая судорога боли, что зашумело в ушах и земля ушла из-под ног. Меня рвало, из носа и ушей хлестала кровь, а штаны стали мокрыми и горячими от испражнений. Я выл и катался по земле. Ко мне бросились перепуганные стражники, пытаясь помочь. Но помочь себе мог только я сам. Жестокая физическая боль изгнала из моей души воспоминания о той женщине. А как только пропала жалость к ней, тут же исчезла и боль.

Помню, я сидел на дороге, с ног до головы перемазанный собственной кровью, блевотой, дерьмом, и плакал – зло и отчаянно, потому что где-то в глубине души понимал: детство кончилось, только что я действительно стал Должником…

– И что, такое бывает каждый раз, когда ты испытываешь жалость к кому-нибудь? – осторожно уточнил Барс.

– Нет, – помотал головой Аль. – Нет. Я больше не умею испытывать жалость… За последующие тринадцать лет меня отучили от очень многих вещей, в том числе и от жалости к другим. Не сразу, конечно… А в тот день… Стражники подняли меня, завели в караулку. Заставили залпом выпить кружку холоднющего вина. У меня сразу свело зубы, а в голове приятно зашумело, и на душе стало легко… Да, я тогда сильно опьянел. Еще бы! Много ли надо пятнадцатилетнему мальчишке, ни разу в жизни не пробовавшему хмельное!.. От стражников пахло потом, табаком и горячим металлом, и я, помню, отчаянно захотел стать одним из них…

Барс понимающе вздохнул и спросил:

– И ты пошел назад в общину?

– Нет, – усмехнулся Аль. – В нас с рождения вкладывали одно простое правило: если ты получил приказ, во что бы то ни стало обязан выполнить его. Сдохнуть, а выполнить… А для меня в тот день приказом являлось задание передать записку лекарю… Оклемавшись, я вышел из караулки и пошел по городу разыскивать нужную улицу. Вид у меня, конечно, был еще тот. В перепачканной блевотой и дерьмом одежде, с засохшими кровавыми подтеками на лице. Да и пахло от меня так, что встречные люди морщились и переходили на другую сторону улицы. Представь, каково это для пятнадцатилетнего подростка! Самолюбивого и не уверенного в себе! – Аль сделал паузу, улыбаясь воспоминаниям.

– Да уж, – фыркнул Темьян.

– М-да… Я шел, из последних сил стараясь не обращать внимания на гримасы встречных, и только это спасло меня от повторения приступа. Лекарь встретил меня понимающим взглядом (теперь-то я знаю, что Наставник загодя предупредил его) и повел на кухню, велев кухарке нагреть воды. Пока я отмывался в лоханке, он принес новенькую с иголочки одежду, словно на меня пошитую (вернее, на меня и пошитую, говорю же, все было подготовлено заранее). А потом пригласил меня отобедать с ним и его семилетним сыном… Обед я запомнил плоховато. Помню только, что его сын таращился на меня открыв рот. Я же ел, не чувствуя вкуса, и боялся поднять глаза. А дальше произошло нечто неучтенное моим Наставником. В самый разгар обеда с кухни раздался истошный женский крик. Лекарь с мальчишкой бросились туда, а я сидел как пригвожденный и изо всех сил пытался оттянуть неизбежное.

В комнату вернулся мальчишка и, рыдая, стал рассказывать, что Мийя, служанка, споткнулась и в падении напоролась на железный крюк. У нее выбит глаз, она упала в обморок от боли, а вокруг кровищи, кровищи! Мне удалось выдавить из себя лишь жалкое: «Да?» А рыдающий мальчишка завел по новой: про глаз, обморок и кровь. И тут я случайно взглянул ему в глаза… Тотчас я почувствовал боль несчастной девушки как свою собственную. Ни разу в жизни не видя Мийю, я точно знал, как она выглядит, как живет, о чем мечтает.

Ей очень нравится ее хозяин-лекарь. Он вдовец и вообще очень привлекателен. Он добр, щедр, а по ночам бывает удивительно нежен. И сынишка у него хороший, весь в отца. Он дружит с ней, а один раз, забывшись, назвал ее мамой. А теперь она уродина, калека, и жизнь ее кончена раз и навсегда – лекарь теперь ни за что не возьмет ее в жены. Да что там в жены, даже не захочет отныне делить с ней постель…