Марк Хелприн - Зимняя сказка

Мутфаул и его ребята работали не покладая рук, город же тем временем рос ввысь и вширь подобно коралловому рифу. Новые башни недолго радовались свободе и свету, поскольку буквально в следующее мгновение они навеки погружались в тень новых, более высоких строений. Огромным мостам в этом смысле повезло куда больше. Их горделивому одиночеству не угрожало ничто. Мутфаул обожал мосты. Ему довелось работать на нескольких из них, и потому, услышав о строительстве нового бруклинского моста через Ист-Ривер, он возликовал, поскольку мост такой длины нуждался в особых кованых деталях и в особо искусных ремонтниках, и даже вспомнил о том, что однажды ему довелось поработать под началом самого полковника Роублинга. Он и его кузнечный горн висели высоко над рекой на одном из четырех главных тросов будущего Бруклинского моста, кружа на ветру подобно пташкам. Его работа вызывала бурный восторг у тысяч пассажиров курсировавшего под ним фултонского парома.

– Джексон Мид, – сказал Мутфаул с необычайным почтением, – прибыл из Огайо с массой замечательных людей, с тонной денег и с кучей стали для строительства нового моста. Они прибыли вскоре после шторма. Белая стена много дней держала взаперти всю округу, но их поезд, шедший из Лакаванны, сумел-таки проскочить под нею. Они говорят, что от трения о нижний край стены крыши вагонов раскалились добела и жутко покорежились. Впрочем, все это, ребятки, теперь не важно. Главное, что Джексон Мид уже здесь и скоро он начнет строить новый мост. Мы должны молиться об этом, ребята.

– Это еще зачем? – полюбопытствовал один из маленьких литейщиков, который всегда отличался особым скептицизмом.

Мутфаул смерил его взглядом.

– Мосты – вещь особая, – сказал он. – Вы никогда не обращали внимания на их необычайное изящество? Они парят в воздухе подобно птицам, они воплощают наши сокровенные чаяния и при этом взмывают в небеса. Стальная конструкция в милю длиной буквально висит в воздухе – разве это не чудо? Как церковный служитель, я могу сказать вам, что это чудо физики, этот совершенный баланс бунта и послушания был бы невозможен, не будь на то Божьей воли. Ему нравится то, что мы строим мосты. Честно говоря, порой мне даже кажется, что со временем весь остров превратится в собор.

– А как же Бронкс? – поинтересовался один из мальчишек.

– Бронкс-то здесь при чем? – недоуменно пожал плечами Мутфаул.

Положив наземь свои инструменты и склонив головы, они под неустанное пение пламени помолились о новом мосте. Произнеся последние слова молитвы, Мутфаул подскочил, словно стальная пружина, и воскликнул:

– За работу! Будем работать всю ночь. Завтра мы отправимся на эту стройку!

О Джексоне Миде было известно лишь то, что он построил на реках Запада множество прекрасных подвесных мостов, вздымавшихся над бездонными каньонами и теснинами. В интервью одной из газет он сказал, что город станет по-настоящему красивым только в том случае, если в нем появятся высокие мосты.

– Топография Лондона или Парижа, – заявил он на пресс-конференции, проводившейся в офисе, мостостроительной компании, – не идет ни в какое сравнение с топографией Сан-Франциско или Нью-Йорка. Тонущий в зелени окрестностей, округлый и компактный, словно сердце или почка, город не вызывает особого интереса. Настоящий город должен простирать себя во всех более или менее притягательных направлениях: пересекать водные преграды, завладевать мысами, высотами и островами, с которыми он будет связан мостами…

Упоминание Сан-Франциско, где не было построено ни одного моста, показалось газетчикам более чем странным, и Мид с улыбкой признал свою ошибку.

Его внешность вызывала восторг как у упомянутых выше газетчиков, так и у дам. Он имел крепкое телосложение, рост его составлял шесть футов и восемь дюймов. Волосы и усы его были белы, словно снег, он носил белоснежные костюмы с непременной жилеткой, в кармане которой лежали огромные часы на платиновой цепочке (впрочем, в его ладони огромными эти часы уже не казались). Судить о возрасте Мида в силу его необычайной крепости и здоровья было крайне сложно. Ходили слухи, что он ест сырое бизонье мясо, купается в минеральной воде и пьет орлиную мочу. Сам он не отрицал этого, но подобные вопросы всегда вызывали у него смех.

Одни Мидом восхищались, другие его ненавидели. Когда Питер Лейк увидел его, он потерял от восторга дар речи. И ему, и сорока девяти другим ребятам, стоявшим перед Джексоном Мидом в его новом, наспех обставленном офисе, он представлялся сказочным великаном. Рядом с ним Мутфаул выглядел маленькой куколкой. Мид казался Питеру Лейку женихом, а Мутфаул – его уменьшенной копией, сделанной для украшения свадебного торта.

Он не понимал людей, ненавидевших Мида или находивших его грубым и жестоким. Скорее всего, они не могли простить ему его белых костюмов и белоснежной шевелюры, его спокойствия и самообладания. Он занимался серьезным делом и при этом казался воплощением уверенности. Люди, изнывавшие от сомнений и неопределенности, страшно завидовали ему, ибо он твердо знал, что и как ему надлежит делать. Такое впечатление, что он обдумывал свои жизненные планы в течение нескольких столетий, после чего решил заняться строительством мостов.

После того как Мутфаул объяснил Джексону Миду цель своего прибытия, тот одобрительно кивнул и сказал, что находит его предложение заманчивым, поскольку ему действительно нужны искусные кузнецы, механики и станочники, и тут же выразил сомнение в том, что эти ребята, сколь бы усердными они ни были, смогут справиться со столь сложной работой.

– Я ожидал такого поворота событий, сэр, – ответил Мутфаул, – и потому готов держать экзамен. Вы можете выбрать любого из ребят и предложить ему выполнить операцию, которая представляется вам наиболее сложной.

Он отступил назад, взволнованный, но гордый собой.

Джексон Мид сказал, что он примет их на работу в том случае, если парень, на котором он остановит выбор, сможет выковать правильный семиугольный профиль. Когда он встал со своего места, чтобы получше рассмотреть претендентов, им показалось, что он взобрался на вышку. Белокурый строитель мостов тут же остановил взгляд на маленьком полном мальчике, жавшемся к стене, и сказал:

– Вот этот. Прочность цепи определяется прочностью самого слабого ее звена.

Он остановил свой выбор на юном Сесиле Мейчере, рост которого составлял пять футов и один дюйм, а вес – двести Фунтов. Лицо Мейчера заплыло жиром настолько, что глаза превратились в щелочки. Сначала он выжимал сок, но потом уговорил Мутфаула сделать из него механика. На остриженную «под ежик» голову Сесила была натянута дурацкая круглая шапочка. Его руки походили на сосиски; когда он шел вперевалку в своем черном фартуке, он казался ожившим пушечным ядром. Он появился у Оувервери сравнительно недавно и практически ничего не знал о своем прошлом, хотя сохранил смутные воспоминания о своей жизни на английской посудине, команда которой занималась промыслом селедки. Ему было всего четырнадцать, и он плохо ориентировался в этом мире.