Марк Хелприн - Зимняя сказка

Город дозволял всем желающим посмотреть на него издалека, взмыть повыше, не делая для этого ни малейшего усилия, и объять его одним взглядом. Подобно Нью-Йорку (а конечно же, на картине был изображен именно Нью-Йорк, забывший о своих сегодняшних невзгодах), город этот отличался поразительной красотой. Все красивое в нем было красиво вопреки самому себе и потому являло собой полную неожиданность. Все движения в нем были плавными и волшебно грациозными. Здешние летающие машины двигались уверенно и неспешно подобно восходящим светлым планетам.

– Что же это за город? – изумился мэр. – Неужели это Нью-Йорк?

– Конечно Нью-Йорк, – отозвался Айзек Пенн. – Разве его можно с чем-нибудь спутать?

– Но как такое возможно?

– Что вы хотите сказать? Ведь вы видите эту картину собственными глазами, не так ли?

Таким город мог представляться только Беверли. Стоило Питеру Лейку подумать о ней, как все словесные описания схлынули, укатились брошенной монетой, оставив лишь чувство беспримесной радости. Беверли же явно изображала из себя скучающего смотрителя, послушную дочь, в тысячный раз с напускным вниманием выслушивающую рассказ отца о его коллекции и грезящую о том, о чем грезят юные девушки в присутствии пожилых отцовских приятелей. Она взобралась на маленькую лесенку, ведшую на возвышение, над которым висела картина, и, подперев подбородок руками, принялась разглядывать гостей, время от времени посматривая на Питера Лейка.

А Питер Лейк все не мог решить, на что смотреть ему – на живую картину или на сидящую перед ней девушку. Но сама эта нерешительность, заметил он, служила источником блаженства.

Если тому ребенку, которого он некогда встретил в темном подъезде, все-таки удалось выжить, в помоши он, скорее всего, уже не нуждался. Если он умер, значит, его похоронили вместе с другими нищими в общей могиле и Питеру Лейку уже никогда не удастся его разыскать. Многие подобные кладбища были застроены и таились где-то под фундаментами зданий и бойлерными. То дитя, возможно, лежало сейчас на глубине в тридцать футов под кучей угля в подвале какого-нибудь пансиона, кишащего клерками и молоденькими продавщицами.

За несколько дней до Нового года Питер Лейк сел на Атанзора и поскакал к Керлер-Хук, где он оставил некогда свое каноэ, надеясь повторить свой прежний путь. В этой ситуации он не мог полагаться на память, поскольку за прошедшее время город изменился до неузнаваемости. Помимо прочего, теперь в этом районе было столько Куцых, которых вытеснили туда новые законы и новый передел собственности, что они наверняка застукали бы его в два счета. Тем не менее этим ясным солнечным утром он направил Атанзора на аллею Кристи. Ее поблескивающие инеем и льдом аккуратные деревца звенели на ветру хрустальными люстрами.

Мосты остались позади. Он подъехал к небольшому, но очень уютному отелю «Кляйнвааге», известному своими бифштексами, готовившимися на древесном угле, мягкими как пух белоснежными кроватями и зелеными гостиными, украшенными живыми цветами. Проезжая мимо здания отеля, Питер Лейк окинул его взглядом и увидел медленно спускавшегося по белой мраморной лестнице важного толстяка, одетого в горностаевую шубу и увешанного бриллиантами, который держал в руках тросточку. Он походил бы на преуспевающего торговца пряностями, если бы его не выдавали сросшиеся брови, темные глазки-щелочки на полном круглом лице, одышка и китайская шляпа.

– Сесил? – изумился Питер Лейк.

Сесил Мейчер испуганно повернулся в его сторону и, выпучив глаза, бросился наутек, быстро перебирая своими толстенькими, похожими на сардельки ножками. Впрочем, ему в любом случае не удалось бы убежать от Атанзора.

– Сесил, что это с тобой?

Сесил замер.

– Ты не должен был меня увидеть…

– О чем это ты? Я думал, ты погиб. Что случилось?

– Я не должен этого говорить.

– Кто это тебе сказал?

– Они, – ответил Сесил, указывая на отель.

– Кто это – они?

– Джексон Мид.

– Он вернулся? Ты попал к нему? Я тебя не понимаю. Ты можешь ответить мне внятно?

– Не могу…

– Брось, Сесил Мейчер! Неужели ты забыл меня?

– Во-первых, я вовсе не Сесил Мейчер.

– А кто же ты тогда?

– Господин Сесил Були.

Питер Лейк ошарашенно уставился на своего старого друга.

– Меня зовут господин Сесил Були, и работаю я у Джексона Мида,

– Ты готовишь ему пюре?

– Ничего подобного.

– Ты главный специалист по картошке?

– Скажешь тоже…

– Тогда кто же ты?

– Главный… специалист по монтажу строительных конструкций, – гордо ответствовал Сесил. – Готов биться об заклад, ты никогда не угадаешь, кто стал первым заместителем самого Джексона Мила!

– И кто же им стал?

– Преподобный доктор Мутфаул, вот кто!

– Этого не может быть.

– Но это так!

В тот же самый момент из отеля вышел Джексон Мид с сотней приближенных. Видеть его было одновременно и радостно, и страшно.

– Мне пора, – сказал Сесил. – Это против правил. Я ни с кем не должен говорить.

– Мне хотелось бы повидаться с Мутфаулом.

– Это невозможно. Он уже на корабле. Сегодня в полдень мы отбываем в Южную Америку. Нам предстоит построить там четырнадцать мостов.

– Когда же вы вернетесь обратно?

– Даже не знаю, – ответил Сесил, поспешив к Джексону Миду и его рослым мастеровым.

– А как же та заготовка? – выкрикнул Питер Лейк.

– Он меня простил, – прокричал в ответ Сесил, исчезая за углом вместе с дружной бригадой, направлявшейся по Парк-Плейс к огромному белому пароходу, который должен был доставить их в Южную Америку.

Питер Лейк мог бы догнать их в два счета, но невесть откуда взявшиеся трамваи преградили ему дорогу к причалу.

– Прыгай! – приказал он Атанзору.

Конь, за долгие дни галопа и полета отвыкший прыгать, не рассчитал и опустился на крышу ехавшего в Чайнатаун трамвая. И, как бы Питер Лейк его ни понукал, пристыженно замер истуканом и так и въехал в Чайнатаун задом наперед, изумляя многочисленных прохожих, решивших, что это непонятная американская шутка или, может быть, рекламное шоу. Кто-то вообразил, что всадник и его лошадь изображают президента Соединенных Штатов, и уже вскоре вся толпа повторяла на разные лады имя Теодора Рузвельта, бывшего президентом незадолго до этого. Не выдержав гвалта, Атанзор перепрыгнул на крышу второго трамвая, оттолкнувшись от нее, взмыл в воздух и покинул пределы Чайнатауна, навеки превратив его изумленных обитателей в республиканцев.

К тому времени, когда он оказался на пристани, белый корабль успел поднять паруса и отойти от причала, в расчерченную пенными барашками синь. Питер Лейк, в общем-то, другого и не ожидал, так как стал различать в происходящем некую систему. Если Мутфаул действительно жив, думал он, значит, живы и все остальные обитатели этого огромного, ни на что не похожего города, которых он схоронил давным-давно…