Виталий СЕРТАКОВ - БРАТСТВО КРЕСТА

За левую обочину и заступать-то не хотелось. Болото стелется на десятки километров, словно вырастая из озера, выбрасывая впереди себя смрадные плевки стоялых луж, подтягиваясь на покрытых слизью корягах и обволакивая редкие сухие островки звоном остервеневшего гнуса.

Звон стоял на два дня пути, почти до Петрозаводска, хотелось в ухе потрясти и зубами пощелкать, вымести изо рта гадкий звук. И ни черта было не видать сквозь кочки, да чахлые, пожухлые стволики. Только громада темная проступала вдали. Ясно, что лес вдоль воды, а не подберешься. Даже в светлые деньки, самые зоркие охотники терялись и терли глаза. Парило, парило над поясом прибрежного леса, и клубился над щетиной голых сучьев сумрак, мешая солнцу осушить трясину.

Иногда, впрочем, темень слегка расступалась, и на дальних опушках проглядывали древние строения, трубы или даже колокольни. Убегали влево от шоссе дорожки, а коегде и на столбах бетонная развилка выгибалась, но все они, точно больничные швы, рассасывались в зеленовато-желтых холмиках и в пузырящихся лужах. И не подобраться никак к приозерным скитам… Ни посуху, ни по воде.

Колышущимся полукольцом, шириной в пяток километров, охватывала берег полоса водной зелени, вплотную примыкающая к суше. Даже самый опытный рыбак не решился бы провести лодку по лабиринтам узких проток, среди завалов из гниющих бревен, за которыми, точно согнанные в одну кучу метлой, доживали свой век брошенные суда. Сквозь металл и пластик проросли болотные травы, камыш, и совсем уж непонятные водоросли проросли. Вымахали, словно тропический лес. Были раньше обалдуи, что и поджигать пробовали, из озорства.

Не горит травка озерная. Вымахали камыши в рост человека, шумят, стонут, вроде бормочут что-то. Далеко их слышно, так далеко, что поневоле перекреститься хочется…

Никто не подходил к восточному берегу Ладоги с этой стороны… Кое-где наметанный глаз мог бы различить остатки дорог и тропинок, убегающих в самый центр запретной земли, но в позабытых колеях осока и волчьи травы поднимались еще выше, чем по обочинам. А обочины покрывала обманчивая, мягкая мурава, в которой за минуту мог бесследно исчезнуть бык или телега вместе с лошадью.

На десятки километров вокруг не горят огоньки усадеб, и не пляшут в небе ароматные дымки очагов. Не любит озерный край переселенцев.

А там, где буйная растительность спускалась к воде, не оставалось даже узкой тропки, по которой можно было бы прийти сюда, вдоль мелководья. В верховьях Невы шустро разрастались рыбачьи да охотничьи поселения. Ниже по течению их становилось больше, там и сплавщики уже вовсю орудовали. Пилы визжали, топоры бухали, звон колокольный разливался, хороводы в лугах игрались…

А на Ладоге - тишина заповедная. Бывалые мореходы охотно забрасывали сети в озеро, но к восточному берегу ходили только, если что ценное водой унесет. Молодые, бесшабашные парни иногда подбирались ближе. Наводили бинокли на мглистую, зеленую завесу и клялись потом, что видели, как стелется черный дым.

Такие подвиги были верхом смелости.

Не то было на других озерах, взять хотя бы Чудское море. Там, после ряда мелких стычек, взаимных поджогов и разделения земель вполне мирно уживались общины лесорубов, рыбаков и тех, кого привыкли называть Озерными колдунами. Колдунов остерегались, обходили их поселки за версту, но всякий мореход знал, что под Гдовом проживает бывший большой начальник из Питера. Знали, что тот прекрасно ладит с соседями. Знали также, что в Гдов наведываются за советами шишки из Петербурга, а сын этого самого Рубенса выбился в служки к самому губернатору.

И с южными озерниками предпочитали не воевать. Детей они воровали, как и прежде, но довольствовались теперь дикарями, коих водилось по мелким речкам великое множество. Деревенских детишек, после того как губернатор спалил у колдунов целую деревеньку, на ворожбу больше трогать не смели. А ежели кого, с особым даром, находили, так норовили выкупить за любые деньги. Помнутся родители, погорюют, да и продадут дитятко. Всё лучше, чем остаток дней за него бояться… И существовали Озерники как бы сами по себе, и торговали с городскими лишь в случае крайней нужды.

На Чудском море давно забыли о резне, а на Ладоге ее никогда и не было.

Потому что на восточном берегу людей как будто и не водилось. Спроси любого в рыбацких деревнях, почему на сорок километров боятся пристать к берегу - не ответят. Отведут глаза, промямлят что-то про дурной запах и дохлую рыбу и замнут разговор. Невские рыбаки хорошо знали главную заповедь, - не поминать лихо, пока тихо…

И было тихо, много лет было тихо. Болтали, вестимо, всякое, особенно в городских кабаках, когда пропивали выручку от продажи улова. Многие и прихвастнуть могли, но люди, посланные губернатором, чтобы слушать да запоминать, свое дело знали крепко. Смекали, когда дурак попусту треплется, а когда правдивое словечко с уст сорвется.

И уж если сорвалось, старались ни за что дорогого гостя не выпустить. Подливали винца за счет казны, подначивали да подтрунивали. Раскраснеется дедок от бражки крепленой - и давай рассказывать…

– …Те, кто по мирной-то гати на гуся и прочую дичь ходил, в шалашах, бывало, по несколько ночек ночует. Всякого навидались. Например, бывают ночи… Вдруг, безо всякого ветра, налетит облако зябкое. Брызги мелкие, ледяные, а не дождь; вроде тучки, а не тучка. И луна тогда, из цвету голубого, в пурпур уходит, в багровый глаз обращается… А уж коли случилось такое, в лесу остаться, тут молись не молись - не поможет. И бежать тоже никуда не след, еще хуже обернется.

Под Красной луной появлялись из бурелома неясные фигуры. Брели по гиблой воде легко, как посуху, до самого шоссе. А там собирались стайкой, перешагивали обочину и в обычном, сухом бору растворялись. Ищи - свищи! А если хватило храбрости пойти по следу, всё равно не разглядишь… Словно морок какой наведут, а то и вовсе заставят человека на одном месте кружить до беспамятства, до полной потери сил…

И обратное видели. Как возвращаются колдуны под Красной луной. Легко скользят, неслышно, хоть и с мешками. Будь ты самым разудалым охотником, а не найдешь и следочка, не услышишь, как веточка, или листик, хрустнет… И упредить их, или заранее подловить, как из бору покажутся, ни у кого не получалось. Собаки у охотников, даром, что на всякую дичь натасканные, а не тявкнут. Словно ни запаха, ни звука не чуют. Страх, да и только. Но, с другой стороны, для местных и опасности особой нет. Пронесут колдуны свои мешки - и канут бесследно, только рогатины замшелые вослед качаются…

Но кое-что всё же подбирали, отыскивались дотошные.

То колечко женское, то туфельку, то сапожок детский, а когда и крестик в сырой земле блеснет. Не с пустыми руками озерные чародеи возвращались в свои берлоги. Вот только, где они эту добычу находили, никто так и не дознался. Никто не слыхал, чтобы взрослые или дети пропадали.