Лорел Гамильтон - Соблазненные луной

Дойл вынес меня в центр зала и помедлил немного, прежде чем нести к Минивер. Рана на горле у нее начала заживать, ее понемногу заполняла плоть. Я поняла, что раны для нее оказались не смертельны. Да и оторванная рука уже наполовину приросла.

– Дойл, – сказала я, и он понял, о чем я, и подозвал моих стражей. Если Минивер исцелялась, значит, она могла представлять опасность. Глупо было бы погибнуть во время акта милосердия.

– Зачем тебе еще стражи, племянница? – крикнула Андаис.

За меня ответил Дойл:

– Она исцеляется, моя королева.

– А! Поосторожней, Мередит, а то твоя доброта доведет тебя до смерти. Жаль будет. – Сказано это было так беззаботно, словно на самом деле ее это нисколько не волновало. – Ты скоро узнаешь, племянница, что милосердие здесь не уважают.

– Я не ради уважения это делаю, – сказала я слишком тихо, она не расслышала.

– Что ты говоришь, племянница?

Я глубоко вздохнула и сказала как можно громче:

– Я это делаю не ради уважения.

– А зачем?

– Затем, что, будь я на ее месте, я бы хотела, чтобы кто-то сделал это для меня.

– Это слабость, Мередит. Неблагие не прощают слабости, здесь ее считают грехом.

– Я это делаю не ради них. Не важно, одобрят меня или осудят. Я это делаю, потому что для меня это важно. Важно не что делают другие, а что делаю я.

– Будто снова слышу своего брата. Припомни, что с ним стало, Мередит, и воспользуйся предупреждением. Очень может быть, что погиб он из-за собственного милосердия и чувства чести.

Она спустилась по ступенькам, придерживая пышные юбки, – с таким видом, словно ее ждала толпа нетерпеливых фотографов. Она всегда выступала перед двором словно на сцене.

– В таком случае странно, тетя Андаис, что тебя едва не привела к тому же концу твоя любовь к насилию и боли.

Она застыла на последней ступеньке.

– Осторожней, племянница.

Я слишком вымоталась, и шок начал проходить – рука зверски болела. Мне хотелось забиться в темный угол и вырубиться, когда к руке полностью вернется чувствительность. Первые спазмы боли обещали мне много веселья впереди.

Я посмотрела на Минивер.

– Хочешь ли ты истинной смерти? Или живой пойдешь гоблинам на забаву?

В голубых глазах сменялись мысли – добрые и злые и те, что мне совсем было не понять.

– Что они со мной сделают? – спросила она наконец.

Я прижалась к груди Дойла, мне не хотелось отвечать на вопрос. Мне хотелось, чтобы все уже было в прошлом. Я не хотела дружески болтать с той, кто сейчас умрет. Кто, собственно, уже практически мертва. В глазах у Минивер еще светилась надежда, а надежды у нее не было.

– Учитывая скорость, с которой ты исцеляешься, скорее всего они сперва займутся с тобой сексом и только потом примутся отрывать от тебя куски мяса.

Она уставилась на меня неверящими глазами. Она восстанавливалась – не только ее тело, но вера в себя. Я видела, как пробуждается в ней привычное высокомерие. Она не верила, что с ней может случиться такой кошмар. Она надеялась, что каким-то образом спасется, выживет, как выжила после моих ударов.

– Ты будешь звать смерть задолго до того, как она придет, Минивер.

– Где есть жизнь, там есть надежда, – сказала она. Под кровью кожа у нее на груди стала белой и здоровой, словно и не было там никакой раны.

Дойл приставил к ней двух стражей и отнес меня к Нерис. Она исцелялась не так быстро, потому что ее я ударила направленней, – но она исцелялась.

Я предложила ей тот же выбор, что и Минивер, и Нерис сказала: "Убей меня". Глаза ее скользнули по кольцу выжидающих Красных Колпаков, по Падубу и Ясеню. Их жадные взгляды утвердили ее в решении не попасть им в руки живой.

– Ясень! – Мне пришлось позвать его еще раз, прежде чем зеленые глаза взглянули на меня. – Возьми Красных Колпаков и пойди к Минивер. Покажите ей, что за судьба ее ждет, если вы живой заберете ее к себе в холм.

– Мы останемся здесь при тебе, так что к ней не прикоснемся.

Я вздохнула.

– Не надо отговорок, просто сделай, что нужно.

– Насколько убедительно мы должны выглядеть? – спросил он с зарождающейся злостью. Я говорила с ним как с подчиненным, а это не лучший тон в обращении с воином-гоблином, особенно если вскоре тебе предстоит делить с ним постель.

Извиняться не стоило, это будет понято как слабость и только все испортит. Я сделала, что сумела: схватила его за руку – не так жестко, как хотелось, но так, как могла с будто раскалывающейся на куски головой.

– Тебе и Падубу совсем не надо быть убедительными. Вы мои, и делиться вами я не буду. Пусть убедительными будут Красные Колпаки.

Ясень улыбнулся мне свирепо и похотливо одновременно: такая улыбка возможна, если секс и резня стоят у вас в рейтинге удовольствий на одной ступеньке.

– Ты здорово разыгрываешь высокую сидхе. – Он наклонился ко мне и прошептал: – Беспомощные стоны. Ты будешь для нас тихонько постанывать, принцесса?

Я ощутила, как напрягся Дойл. То ли ему не понравилась постановка вопроса, то ли тут был какой-то подвох. Но правда есть правда.

– Тихонько постанывать, а может, и орать во всю глотку.

Ясень хохотнул – тем самым мужским смешком, какой слышишь, когда у мужчин на уме такие вещи. Это даже успокаивало – слышать такой смех. В определенные моменты мужчины – это мужчины.

– Твои крики будут самой лучшей музыкой. – Он взял мою ладонь со своего локтя и поцеловал. Потом махнул рукой, и все Красные Колпаки, кроме Джонти, пошли за ним.

Джонти посмотрел на меня.

– Мой царь приказал мне тебя охранять, не ее. Кровь этой вот меня отвлекла, и я дал тебе слишком близко подойти сейчас ктой, другой. Если б она тебя убила, я бы тебя не пережил.

Для Красного Колпака он был весьма речист, но вслух я этого не сказала: такой комплимент намекал бы, что я от Красных Колпаков речистости не ожидала вообще.

– Тебе нужно нанести смертельный удар, стоя на своих ногах, Мередит, – сказала Андаис, – или Нерис отправится к гоблинам как есть.

В глазах Нерис вспыхнул страх, она одними губами прошептала: "Нет!"

Дойл шепнул мне на ухо:

– Можешь встать?

Я прижалась к нему щекой и дала единственный ответ, какой у меня был:

– Не знаю.

Он поставил меня на пол и подождал, пока я не смогу стоять сама. Я посмотрела на грудь Нерис. С моим ростом я вполне могла не наклоняясь упереться острием меча ей в грудь – прямо над сердцем. Ноги у меня начали дрожать, но это было не страшно. Я взялась за рукоять меча здоровой рукой, глубоко вдохнула и навалилась на рукоять всем телом, направив меч в грудь и еще бьющееся сердце. Лезвие на миг уперлось в кость и тут же скользнуло куда надо. Я упала на колени рядом с Нерис, не разжав руку на рукояти.

Глаза Нерис, так похожие на глаза королевы, были широко открыты и ничего уже не видели. Я сделала для нее все, что могла.