Лорел Гамильтон - Соблазненные луной

Мой Дойл и другие мои стражи стояли вокруг нас, к нам лицом, сцепившись вытянутыми руками – они создали магический круг. Я различала силу круга, так поспешно ими образованного, чтобы не выдать происходящего внутри. Стражи, пришедшие с Баринтусом, в удивлении смотрели на нас, полицейские все орали: "Уведите ее прочь!" Прошли секунды, не больше.

Баринтус поднялся на колени и взял меня за руку – не ту, что с кольцом, – чтобы помочь сесть.

Это послужило сигналом остальным, они одновременно разомкнули руки. Круг распался, и вода хлынула наружу – небольшое наводнение, затопившее подиум, и первые ряды кресел, и всех полицейских. Брюки Холода из светло-серых мгновенно стали темными, шелковый плащ Риса превратился в тряпку. И только двое в центре водяного потока остались сухими – я и Баринтус.

Майор Уолтерс подошел, вытирая воду с глаз:

– Что это еще за дела?!

Дойл попытался что-то сказать, но Уолтерс отмахнулся:

– К черту все, убирайтесь отсюда, пока еще чего не стряслось.

И поскольку все только переглядывались ошарашенно, но никто не двигался с места, майор наклонился прямо к лицу Дойла и проорал голосом, сделавшим бы честь любому громиле-сержанту:

– Бегом!

И мы побежали.

Я споткнулась на бегу, Гален подхватил меня на руки и втащил в средний из ожидавших лимузинов. Назавтра появятся фотографии: я с окровавленным лицом, очень маленькая и хрупкая на руках у Галена. А значит, какой-то храбрый придурок-репортер, вместо того чтобы забраться куда подальше, когда на сцену вышли пистолеты и колдовство, помчался за нами в расчете на новые снимки. Ну, Пулитцеровскую премию не заработаешь, сидя в тепле и уюте.

Только в машине, на коленях у Галена, среди набившихся в лимузин стражей, я сообразила, что это не личный экипаж моей тетушки. Просто обычный длинный лимузин. Даже просторней, чем Черная Карета, но далеко не такой жуткий.

Дверца захлопнулась, кто-то дважды шлепнул по крыше, и мы поехали. Дойл прошелся у всех по ногам и заставил Галена подвинуться, чтобы сесть рядом с нами, у второй дверцы. С ним никто не спорил. Рис и Китто уселись наискосок от нас, Баринтус – на откидном сиденье лицом к нам. Рядом с его сиденьем оставался довольно широкий проход для тех, кто захочет воспользоваться местами в следующем ряду – в глубине машины. Лимузин не просто так называют длинным, он длинный и есть.

Шалфей и Никка устроились на еще двух откидных сиденьях возле прохода, чтобы было где разместить крылья. Поодаль по-турецки уселся Усна. Он пытался выжать воду из пятнистых волос, на лице написано омерзение. Может, ко всей ситуации, а может, он просто не любил мокнуть.

До меня дошло, что штаны у Галена тоже мокрые, и трусики у меня уже пропитываются водой. Я вскочила на ноги и встала почти в полный рост – вот преимущество быть недоростком.

– Ты меня вымочил!

– Все здесь мокрые, кроме тебя и Баринтуса, – пробурчал Усна.

Гален поймал меня за руку, потрогал лицо – там, где подсыхала и уже липла к пальцам кровь.

– Твоя здесь тоже есть?

– Нет.

– Я видел кровь на плече у Холода уже после того, как вы вымокли, – сказал Баринтус. – Должно быть, свежую, раз она не смылась водой.

– Я тоже заметил. – Дойл наклонился вперед через Галена, лицо в свете потолочной лампы блестело от воды. – Ты сильно ранен?

Холод качнул головой:

– Нет.

Я прикоснулась к темному пятну у него на левом плече:

– Сними пиджак.

Он отвел мою руку.

– Рана не серьезная.

– Я хочу сама убедиться.

Он посмотрел на меня потемневшими глазами, темнее, чем я когда-либо видела, как грозовые тучи. Он был зол, но вряд ли он злился на меня, скорее на все сразу.

– Пожалуйста, Холод...

Он сдернул пиджак слишком резко и поморщился от боли. Темными грозовыми глазами посмотрел на Дойла:

– Непростительно, что мы дали выстрелить этому смертному.

Я забралась на сиденье Холода, чтобы разглядеть рану.

– Рубашка мешает.

Он ухватил рукав и оторвал его по шву.

– Если бы я выстрелил первым, полицейские могли заявить, что он и не собирался стрелять.

– То есть ты нарочно дал ему выстрелить? – Холод не верил своим ушам.

Удивился не он один. Мне объяснение тоже показалось странным. Наверное, я слишком сильно сжала руку Холода, он зашипел сквозь зубы. Я пробормотала "Прости" и занялась раной. Пуля прошла навылет. Рана казалась чистой, и кровотечение уже замедлилось, почти прекратилось.

– Пулями нас не убьешь, а Мерри ты надежно прикрыл. Ее он не достал бы.

– И ты дал ему подстрелить Холода, – заключила я. Вот теперь у меня кожа похолодела. Словно страх наконец меня догнал. Будто дожидался, пока я окажусь в относительной безопасности.

Дойл секунду подумал и кивнул:

– Да, я позволил ему один раз выстрелить прицельно.

– Пуля прошла навылет через мое плечо и засела в стене, Дойл! Если бы он взял чуть ниже, он бы ранил Мерри.

Дойл нахмурился:

– Теперь мне и самому мои соображения кажутся неубедительными.

Баринтус наклонился и провел рукой вдоль тела Дойла. Выпрямившись, он потер пальцами, словно потрогал что-то неприятное.

– Чары безволия. Почти незаметные, но липнут к тебе как паутина.

Дойл кивнул:

– Теперь чувствую.

Он прикрыл глаза на миг, и я ощутила вспышку магии – он сжег остатки чар. Медленно, неровно выдохнув, он открыл глаза.

– Мало кто может со мной такое сделать.

– Как там плечо Холода? – спросил Баринтус.

– Я не целитель, но рана кажется чистой.

– Целителя среди нас нет, – вздохнул Баринтус, – и этот недосмотр в другой раз может стоить кому-нибудь жизни. Я попрошу королеву приставить к тебе целителя.

Лимузин повернул за угол, и я едва не упала.

– Сядь, – сказал Гален. – Если боишься промокнуть, сядь на колени Баринтусу.

– Неудачный совет, – возразил Баринтус с какой-то совершенно новой для меня интонацией.

– Почему? – не понял Гален.

Баринтус развел полы кожаного плаща: в паху на его светло-голубых брюках красовалось темное пятно.

– Не могу сказать, что я совершенно сух.

Настало неловкое молчание, но Гален всегда найдет что сказать:

– Это то, что я думаю?

Баринтус запахнул плащ.

– Да.

– Что ты скажешь королеве? – спросил Дойл.

Я опустилась на колени между креслом Баринтуса и подлокотником сиденья, занятого Китто и Рисом.

– Королева ни в чем не сможет его обвинить.

– Королева может сделать все, что ей заблагорассудится, – сказал Баринтус.

– Подожди, она ведь послала мне стражей как потенциальных любовников, так?

Ко мне повернулись серьезные лица.

– Ну вот мы и занялись сексом. Слегка метафизическим, но разве не ее слова, что все, на кого среагирует кольцо, все, кого она ко мне пошлет, получают право на секс?