Лорел Гамильтон - Соблазненные луной

– Колдовство, – прошептал он. Очень осторожно он лизнул ее в щеку, но ему стало больно, похоже. Он отдернулся. – Кровожадность.

Она кивнула.

– Если чары были в вине, почему Нулин нет здесь – искромсанной или кромсающей? – спросил Аматеон.

– Она воплощение весны и света. В ней нет кровожадности, к которой можно воззвать, – ответила Андаис. Королева посмотрела на меня, и трижды серые глаза были полны печали, на которую я не считала ее способной. – Они все рассчитали. Очень умно.

Она сказала "они". Заполнила ли она логический разрыв до Кела? Или, как всегда, нашла способ его оправдать?

– Я веками не испытывала такого упоения боем. Это так хорошо было! С каждой раной, с каждым ударом жажда крови росла. Я совсем забыла, как потрясающе прекрасно убивать – без особой цели, не ради сведений, не ради устрашения, просто из любви к убийству. Тот, кто навел чары, отлично меня знал. – Андаис протянула ко мне окровавленную руку: – Исцели моих Воронов, а я уничтожу Нулин.

– Только Нулин... – протянула я.

– Я уничтожу ту, кто на меня покусилась. – Голос у нее был тверд, но в глазах читалась тревога. Она знала, на что я намекаю. – Исцели моих Воронов, Мередит.

Она тронула меня за руку, и прикосновение отдалось по мне эхом. Магия, помещенная в меня Богом, зазвенела огромным колоколом. Андаис это явно ощутила, потому что уставилась на меня большими глазами.

– Что это? – прошептал Гален.

– Зов Бога, – выговорил Дойл искромсанными губами.

Голос сказал мне: "От головы и доброе, и злое". И я поняла или решила, что поняла. Неблагие перестали рожать детей, потому что Андаис не могла их рожать. Наша магия слабела потому, что слабела магия Андаис. Она наша королева, наша голова.

Я взглянула в ее потрясенное лицо и сказала то, что приходилось говорить:

– Иди в мои объятия, тетя.

Она наклонилась ко мне почти нехотя, словно так же была захвачена магией, как и я. Она была мне тетей, сестрой моего отца, и знала меня с самого рождения, но за все эти годы ни разу не поцеловала.

Губы ее были словно нежный плод, сочный и спелый под тонкой кожицей. Аромат спелых слив переполнил мои чувства, словно я впитывала его прямо из воздуха или пила с ее губ. Я прижалась к ней ртом и открыла его, словно чтобы укусить спелый плод ее губ.

Ее сладость перемешалась с магией, пробудила ее, и магия жаром поднялась во мне и полилась по коже обжигающими искрами. Жар растаял в медовой сладости губ, и мне казалось, будто летнее солнце ласкает плотную, сияющую кожицу слив, обременивших ветки деревьев. Летний зной льнул к нашей коже, напитывал мир одуряющим ароматом плодов, таких спелых, таких тяжелых, что шелковистая кожица вот-вот готова лопнуть, готова выставить мясистую сладость под ласку солнца и сонное гудение пчел, – плодов в пору совершенной зрелости, миг абсолютного совершенства. Еще минута – и они посыплются с веток, минутой раньше – и они не будут сладчайшими плодами, когда-либо попадавшими в смертный рот.

Я очнулась в ту же секунду. Открыла глаза и увидела Андаис – будто серебряный сон. Она сияла так ярко, что по всей комнате разбежались тени. И я поняла, что тени бегут не только от нее. Моя кожа и раньше сияла порой как полная луна, но такого я никогда еще не видела. Словно из меня лился ярчайший свет магниевой вспышки. Пламя настолько чистое и яркое, что можно ослепнуть, если задержать на нем взгляд.

Мы с Андаис были как двойная звезда – белая и серебряная, обе ослепительно яркие. Но мне сияние смотреть не мешало, не жгло мне глаза. Ее лицо словно плыло в свете, глаза закрыты. Мне пришлось чуть податься назад, чтобы увидеть ее губы, словно вырезанные из граната и оправленные в холодный серебряный огонь.

Она моргнула и открыла глаза – медленно, словно просыпаясь. Серый вихрь тут же рванулся из них наружу, будто дыхание дракона – мягкое и вязкое, как туман. В тумане пряталось что-то – что-то, чего я не хотела видеть. У меня волоски на теле встали дыбом от близости полускрытых образов, кожа пошла мурашками от этих уплывающих теней. Горло сдавило страхом, и я вдруг поняла, что мы обе стоим на коленях. Больше никого я не видела сквозь туман ее глаз. Я держала ее в объятиях, и ее глаза источали туман в двойное сияние нашей магии.

Туман пахнул влагой и дождем, но сквозь него я все равно различала запах плодов – зрелых, ждущих. Готовых предложить свою сладость в тот дивный миг, когда мир затаив дыхание ждет руки, что коснется этой совершенной женщины, этого несравненного дара, и воздаст должное ее красоте. Я понимала теперь, что мной правит Бог, что это его мысли. Но сквозь заполнявшую меня силу Бога она была прекрасна. Волосы как вороново крыло, глаза – туман и тени, кожа из звездного света и сияния луны, губы – как кровь из глубины сердца. Ее красота ужасала, она хватала за живое и вызывала боль в сердце. И еще я понимала, что, будь моя магия иной, на ветках того дерева висели бы другие плоды, и я была счастлива, что во мне течет и благая кровь.

Бог овладел моей волей, и я снова вернулась в миг, когда даже вздох может все испортить и позволено только одно. Почтить предложенный дар.

Я поцеловала гранатовые губы, обнаружив, что мои собственные похожи сейчас на темно-алые рубины. Словно две драгоценности слились воедино. Руки мои взяли ее лицо – ее косточки были такие нежные и хрупкие под моими пальцами. У меня руки меньше, чем у Андаис, я это помнила, но сейчас они были достаточно велики, чтобы нежно обнять ее лицо. Я стала в этот миг солнцем – всем, что только есть в мире мужского, самым лучшим, что вкладывается в слово "мужчина", Летним Королем, Хозяином Леса во всей его высокой доблести. Я поцеловала ее так, как нужно целовать, нежно и твердо, сжимая в ладонях больших, чем мои, обнимая с силой большей, чем ее собственная, и оттого только нежнее и заботливей. Я целовала ее так, словно она может разбиться от прикосновения. А потом она прижалась плотней, ее магия полилась мне в губы, и поцелуй стал совсем не таким осторожным, более уверенным. И на зов ее губ, на приглашение нетерпеливых ее рук у меня на теле магия Леса рванулась в нее, пронзила ее. Она оторвалась от меня и вскрикнула.

Наши силы пролились друг в друга, и несколько сияющих секунд серебряный и белый свет смешивались, пока не стали одним огнем. Передо мной сияло не ее лицо. Это лицо было юное, с копной каштановых волос и смеющимися глазами – только оно тут же сменилось рыжеволосым и зеленоглазым, а потом с волосами белыми как хлопок и почти такой же белой кожей. Женщина за женщиной скользили у меня перед глазами, и я чувствовала, что меняюсь и сама. Выше ростом, ниже, шире в плечах, с бородой, темноволосый, белокожий, темнокожий. Я была множеством мужчин, всеми мужчинами, вообще не была мужчиной. Я была Летним Королем и существовала всегда. И женщина передо мной была моя невеста и всегда была ею. Вечный танец.