Лорел Гамильтон - Поцелуй теней

– Делиться кровью – у гоблинов это значит многое, принцесса.

– Я знаю, что это значит.

Кураг прищурил все свои желтые глаза.

– Я могу просто подождать, пока ты потеряешь столько крови, что на самом деле станешь падалью.

Его царица подобралась к нему поближе:

– Я могу ускорить этот процесс.

В руках у нее был нож длиной с мой локоть. Лезвие тускло блеснуло.

Кураг обернулся к ней и рявкнул:

– Не лезь не в свое дело!

– Ты будешь делиться кровью с ней, а она не царица. Это мое дело!

Она ткнула ножом прямо в него. Лезвие мелькнуло серебряной полосой настолько быстро, что глаз не успевал уследить.

Кураг успел лишь отмахнуться рукой, чтобы нож не воткнулся в тело. Лезвие распороло ему руку алым всплеском. Другая рука ударила царицу в лицо наотмашь. Раздался резкий хруст сломанных костей, и она второй раз села на задницу. Нос ее лопнул, как переспелый помидор. Два зуба между клыками вылетели прочь. Если изо рта и пошла кровь, ее не было видно за потоком, хлынувшим из носа. Глаз, ближайший к носу, вывалился из разбитой орбиты и повис на щеке, как шарик на ниточке.

Кураг наступил ногой на нож и ударил ее еще раз. Она свалилась набок и осталась лежать. Не одна была причина, по которой я не хотела выходить за Курага.

Он наклонился над упавшей царицей. Толстые пальцы проверили, дышит ли она еще, бьется ли еще сердце. Кивнув сам себе, он поднял ее на руки и прижал к груди нежно, бережно. Потом рявкнул какой-то приказ, и сквозь толпу протолкался здоровенный гоблин.

– Отвези ее в наш холм. Проследи, чтобы ей обработали раны. Если она умрет, твоя голова будет на шесте.

Глаза гоблина глянули в лицо царя – и опустились. Но в какой-то миг у него на лице читался неприкрытый страх. Царицу избил почти до смерти сам царь, но если она умрет, виноват будет гоблин-страж. Таким образом, царь будет чист от обвинений и сможет выбрать себе новую царицу сразу же. Если бы он просто убил ее на глазах стольких знатных свидетелей, его могли бы заставить отказаться от трона или от жизни. Но она вполне была жива, когда он бережно переложил ее на руки шестерке. Если она умрет, руки короля останутся чисты от крови – метафорически.

Хотя маловероятно, чтобы царица гоблинов умерла. Гоблины – народ живучий.

Второй страж-гоблин, пониже и пошире первого, взял у Курага нож царицы и последовал за первым сквозь толпу. Кураг будет в своем праве казнить их обоих, если царица не выживет. Одно из первых знаний, которые приобретают царственные особы, – это как переложить вину на другого. Переложить вину и сохранить голову. Очень похоже на сложную игру с Королевой Червей из "Алисы в Стране Чудес". Скажешь не то, не скажешь то – и голову тебе долой. В переносном смысле, а то и в прямом.

Кураг повернулся ко мне:

– Моя царица избавила нас от хлопот открывать мне жилу.

– Тогда давай к делу. Я теряю кровь, – сказала я.

Гален все еще держал меня за руки, и я поняла, что он зажимает раны.

Я взглянула на него:

– Гален, все в порядке. – Он продолжал держать. – Гален, отпусти, пожалуйста.

Он посмотрел на меня пристально, открыл рот, будто собираясь возразить, но ничего не сказал и медленно убрал руки, измазанные моей кровью. Но его давление уменьшило ток крови, а может быть, его прикосновение. Может быть, мне не показалось, что его руки несли прохладу, успокоение.

Он помог мне встать. Мне пришлось оттолкнуть его руки, чтобы стоять самостоятельно. Я расставила ноги, чтобы получше держать равновесие на каблуках, и повернулась к Курагу.

Стоя, я едва доходила ему до груди. Сидхе почти все высокие, но большие гоблины действительно огромны.

Ффлур встала за мной вместе с Галеном, Рисом и Дойлом. Холод стоял в стороне, и малыш-гоблин свисал из его руки. Вокруг нас собралась толпа: сидхе, гоблины, прочие, но я смотрела только на царя гоблинов.

– Хотя я приношу тебе извинения за неучтивость моего подданного, – сказал Кураг, – но я не могу предложить тебе свою кровь, не получая ничего взамен.

Я протянула ему правую руку, а левую – красному рту у него на груди.

– Тогда пей, Кураг, царь гоблинов.

Правую руку я подняла как можно ближе к главному рту. От подъема руки так высоко у меня слегка закружилась голова. Левую руку я поднесла к открытому рту на груди, и эти губы сомкнулись вокруг моего запястья, язык стал вылизывать рану, освежая кровь. Этот язык был мягкий и человеческий, совсем не такой, как кошачий шершавый язык маленького гоблина.

Кураг наклонил голову к моему запястью, тщательно избегая пускать в ход руки. Действовать руками – это было бы грубой и откровенной сексуальной увертюрой. Этот язык был шершавый, как наждак, даже грубее, чем язык маленького гоблина. Он царапнул рану, и я тихо застонала. Рот на груди уже прижался к ране и сосал, как младенец из бутылочки. Язык Курага лизал, пока не пошла ровным потоком свежая кровь. Когда он сомкнул губы, моя рука почти исчезла в них. Болезненно прижались к коже зубы царя, когда он стал засасывать. Рот на груди вел себя куда вежливее.

Губы Курага сомкнулись плотно, и когда я привыкала к сосанию, его зубы вспахивали мне рану, а язык болезненно шлифовал ее. Он работал над раной долго. Как на состязании по питью пива: стараешься вылакать как можно больше и чтобы тебя не вывернуло.

Но наконец, наконец Кураг убрал голову от моей руки. Я отобрала и левую руку от его груди. Губы оставили у меня на коже последний поцелуй, и я отодвинулась.

Кураг раздвинул в улыбке тонкие губы, показав желтые зубы с мазками крови.

– Сделай лучше, принцесса, если сможешь, хотя у меня всегда сидхе оказывались слишком чопорными, чтобы работать языком как следует.

– Не с теми сидхе имел ты дело, Кураг. У меня они все оказывались... – я понизила голос до хриплого шепота и глазам придала соответствующее выражение, – орально одаренными.

Кураг хихикнул, тихо и нехорошо, но с предвкушением.

Меня слегка шатало, но я стояла на ногах, а только это и требовалось. Но мне надо будет вскоре сесть, чтобы не упасть.

– Моя очередь, – сказала я.

Кураг осклабился шире:

– Соси меня, милая Мерри, соси крепко!

Я бы покачала головой, если бы не знала, что от этого она закружится еще сильнее.

– Ты не меняешься, Кураг.

– А зачем? – спросил он. – Ни одна женщина, с которой я спал за последние восемьсот лет, не ушла от меня недовольная.

– Только окровавленная, – сказала я.

Он моргнул, потом снова засмеялся:

– А без крови – какой смысл?

Я постаралась не улыбнуться, но не сдержалась.

– Бахвальство гоблина, который еще даже своей крови не предложил.

Он протянул мне руку. Кровь текла густым красным потоком. Рана, которую он предложил мне, была глубже, чем казалась, – зияющая полоса, как третий рот.