Кристофер Паолини - Эрагон. Возвращение

Ступенчатая деревянная пирамидка всего восьми дюймов в высоту, но состоящая из пятидесяти восьми искусно сочлененных элементов — это дар гнома Ори-ка. Пирамидка очень понравилась эльфам; они без конца разбирали и вновь собирали ее, называя гнома «Мастер Длинная Борода» и приговаривая: «Умные пальцы — это ясный ум».

А потом, помнилось Эрагону, Оромис вдруг отвел его в сторонку, где музыка и пение звучали не так громко, и на недоуменный вопрос своего ученика ответил:

— Тебе нужно очистить свою душу и разум от воздействия магии. — И Оромис велел ему сесть на ствол упавшего дерева. — Посиди здесь несколько минут, и сразу почувствуешь себя лучше.

— Да я и так прекрасно себя чувствую! И отдых мне вовсе не требуется! — запротестовал Эрагон.

— Сейчас ты не в состоянии судить об этом. Побудь здесь немного и постарайся вспомнить в уме все магические заклинания, связанные с переменой сущности предмета — как основные, так и второстепенные. А потом можешь снова присоединиться к нам. Обещай, что сделаешь так, как я сказал…

Еще Эрагон помнил, как из леса время от времени появлялись некие создания, странные, темные, по большей части похожие на различных животных, но с измененным магией обликом. Празднество влекло их, как голодного — пища. Они, казалось, впитывали в себя эльфийскую магию, хотя многие решались проявить себя лишь парой горящих глаз где-то на границе света и мрака. Один из зверей, осмелившихся показать себя целиком, оказался волчицей в обличье женщины, одетой в белое бальное платье. Впрочем, такое Эрагон видывал и раньше. Волчица опасливо держалась подальше от шумной толпы, за зарослями кизила, и с довольной улыбкой, обнажавшей острые, похожие на кинжалы клыки, посматривала своими желтыми глазами на эльфов.

Но отнюдь не все из этих созданий были животными. Некоторые эльфы специально изменяли свой облик, становясь похожими на зверя или птицу либо с определенной и вполне функциональной целью, либо в стремлении достичь иного идеала красоты. Например, один из таких эльфов, весь поросший пятнистым пушистым мехом, высоко подпрыгнул, пролетел у Эрагона над головой и стал носиться вокруг него на четвереньках, лишь временами поднимаясь на ноги. У него была узкая, вытянутая голова, уши торчком, как у кошки, руки до колен, неестественно длинные пальцы и ладони, покрытые загрубевшей, как корка, кожей.

Чуть позже к Сапфире с удивительной грацией приблизились две эльфийки и прижали ладони к губам в традиционном приветствии, Эрагон заметил, что между пальцами у них нечто вроде светящихся перепонок. «Мы пришли сюда издалека», — прошептали они, и при этом на шее у каждой стали видны три ряда жабр; когда жабры раскрывались, внутри просвечивала розовым нежная плоть. Кожа этих загадочных существ блестела, словно намазанная маслом, на спину ниспадали пряди длинных кудрявых волос.

Потом Эрагон видел эльфа, покрытого крупной твердой чешуей, как у дракона, и с костяным гребнем на голове. Вдоль хребта у этого человека-ящера тянулся ряд острых зубьев, он раздувал ноздри, и в них трепетали бледные язычки пламени.

А некоторых он и вовсе не сумел распознать; у одних силуэт постоянно дрожал и менялся, словно видимый сквозь слой воды; других невозможно было отличить от деревьев, особенно когда они стояли неподвижно. Встречались ему и высокие эльфы с совершенно черными глазами — черными были у них даже белки! — и обладавшие такой поразительной, ужасающей красотой, что Эрагону стало не по себе. Когда эти эльфы случайно сталкивались с каким-либо предметом, то проходили сквозь него, как тени.

Но самым исключительным примером всего этого феноменального представления было само дерево Меноа, некогда бывшее эльфийкой по имени Линнея. Дерево это, казалось, постепенно оживало по мере продолжения праздника, ветви его качались сами собой в такт музыке, хотя ветра не было никакого, поскрипывал ствол, и от всего дерева исходило некое благословенное тепло, обволакивавшее всех, кто оказывался поблизости…

И еще Эрагону запомнились две попытки напасть на него из темноты, сопровождаемые криками и жутковатыми стонами, и то, что в эти моменты одна лишь Сапфира по-прежнему оставалась на страже, а все остальные эльфы, обезумевшие от магии, продолжали веселье, совершенно позабыв о юном Всаднике.

На третий день праздника, как впоследствии узнал Эрагон, он все же решился прочесть эльфам свою поэму. Резко вскочив, он заявил:

— Я не кузнец, не владею искусством резьбы, не умею ни вязать, ни лепить из глины, ни рисовать. У меня вообще нет способностей к изобразительным искусствам. Да и в магических искусствах мне до вас далеко, и вряд ли я когда-нибудь сумею с вами сравниться. У меня есть только мой собственный, хотя и небольшой пока, жизненный опыт, и то, что мне довелось пережить, я попытался переложить на язык поэзии, хоть и понимаю, что до настоящих бардов мне тоже далеко.

Затем, старательно подражая манере Брома, которого он много раз слышал в Карвахолле, Эрагон начал:

Далее в сочиненной Эрагоном поэме повествовалось о том, как его герой добрался до страны этого Дурзы, встретил его и сразился с ним, «хоть сердце было хладным ужасом объято». Ему удалось одержать победу, но последнего, смертельного удара своему противнику он так и не нанес — он чувствовал, что уже возвысился над ним, а судьбы простых смертных он не боялся. И ему не нужно было убивать «врага, который звался Дурза». И он вложил свой меч в ножны, возвратился домой и в канун летнего солнцестояния женился на своей возлюбленной. С нею он прожил много лет в мире и согласии, и вот уже борода его побелела, но тут случилось нечто непредвиденное: