Кристофер Паолини - Эрагон. Возвращение

— Поесть ничего не осталось? — спросил он. Датхмер молча наполнил миску едой и подал ему, а Торв почтительно спросил:

— Ну что, тебе уже лучше, Губитель Шейдов? — Похоже, и он, и другие гномы искренне сочувствовали Эрагону.

— Все хорошо. Я отлично себя чувствую, — быстро сказал он.

— Ты взял на себя тяжкую ношу, Губитель Шейдов.

Эрагон нахмурился, резко поднялся и отошел подальше от костра, в темноту, чувствуя, что Сапфира где-то неподалеку. Впрочем, дракониха к нему не подходила, понимая, видно, что пока лучше оставить его в покое. Эрагон, стараясь подавить дурное настроение, принялся за приготовленное Датхмером рагу, но стоило ему проглотить первый кусок, как за спиной у него послышался голос Орика:

— Тебе не следовало так с ними поступать! Эрагон гневно взглянул на него:

— Ну, что еще?

— Торв и все остальные получили приказ охранять тебя и Сапфиру и готовы в случае чего даже умереть за вас. Именно тебе они доверят в таком случае свое священное погребение. Не забывай об этом!

И Эрагон, заставив себя проглотить вертевшиеся на языке сердитые возражения, молча уставился на черную воду — река все бежала куда-то, не зная покоя, но вид этих текучих вод все же помог ему привести мысли в порядок.

— Ты прав, — сказал он Орику. — Я нечаянно сорвался.

В темноте блеснули зубы Орика — он широко улыбался:

— Ничего, такой урок должен усвоить каждый, кто командует людьми. В меня, например, это навсегда вбил Хротгар: я тогда швырнул сапогом в гнома, бросившего свою алебарду там, где на нее любой мог наступить.

— И ты этого гнома ударил?

— Мало того! Я сломал ему нос, — засмеялся Орик. Эрагон тоже невольно засмеялся:

— Ладно, я постараюсь никому нос не ломать. — Он сжал в ладонях еще теплую миску с едой, вдруг почувствовав сильный озноб.

Орик достал из висевшего на поясе мешочка несколько переплетенных между собой золотых колец и уронил безделушку Эрагону на ладонь.

— Это головоломка, — сказал он. — С ее помощью мы неплохо определяем, кто на что способен. Здесь восемь тонких золотых ленточек, свернутых в кольца; если их правильно соединить, они образуют единое кольцо. Я и сам очень люблю складывать эту головоломку, особенно когда чем-то встревожен.

— Спасибо, — прошептал Эрагон, не сводя глаз с золотых проволочек.

— Можешь оставить это себе, когда сумеешь сложить кольцо.

Вернувшись в палатку, Эрагон лег на живот и принялся внимательно изучать головоломку. Ее составляющие были как бы продеты одна в другую, гладкие с одного конца и заостренные — с другого. Казалось, соединить их ничего не стоит.

Эрагон попробовал это сделать и вскоре пришел в отчаяние от того, что ни одна из частей головоломки, казалось, к другой попросту не подходит.

Решение этой задачи настолько поглотило его, что вскоре он совершенно забыл о той ужасной боли, которую испытал всего несколько часов назад.

Спал Эрагон довольно спокойно и проснулся перед рассветом. Протирая заспанные глаза, он выбрался из палатки и с наслаждением потянулся. Воздух был еще холодный, изо рта вырывались облачка пара. Эрагон кивнул Шрргниену, дежурившему у костра, и пошел умываться к реке.

Вернувшись, он определил местонахождение Сапфиры, опоясался мечом и направился туда, где находилась дракониха, — за березовую рощу, вытянувшуюся вдоль берега Аз Рагни. Пробираться пришлось сквозь густой подлесок, и вскоре он вымок до нитки. За рощей он увидел округлый холм, на вершине которого точно две старинные статуи стояли Сапфира и Арья, глядя, как по небу разливается сияющее зарево зари, окрашивая в золотисто-розовые тона серые просторы равнины.

Эрагон вспомнил вдруг, как Сапфира наблюдала за восходом солнца с изголовья его кровати: она тогда всего несколько дней, как проклюнулась из яйца. Сейчас же она была просто великолепна — со своими ясными жестокими глазами ястреба, прячущимися под шипастыми надбровными выступами, с гордо и хищно изогнутой шеей, с той явственной силой, что сквозила в каждой линии ее тела, настоящая охотница, в полной мере наделенная той дикой и свирепой красотой, которая этому понятию соответствует. Резковатые черты Арьи и ее грациозность пантеры идеально соответствовали облику стоявшей рядом с ней драконихи. Они удивительно подходили друг другу сейчас, залитые первыми лучами восходящего солнца.

Восхищение и ужас охватили Эрагона при виде этой картины. Неужели это его мир, мир Всадника? Неужели именно ему одному из всей Алагейзии выпало такое счастье? Чудо происходящего было столь велико, что у него невольно выступили на глазах слезы, а губы сами собой расползлись в улыбке. Все сомнения и страхи вмиг рассеялись в его душе.

Все еще улыбаясь, он поднялся на холм и встал рядом с Сапфирой, любуясь наступлением нового дня.

Арья посмотрела на него. Эрагон встретился с нею взглядом, и под ложечкой у него что-то екнуло. Он покраснел, сам не зная отчего, и у него возникло ощущение, что Арья понимает его лучше, чем кто бы то ни было другой, лучше даже, чем Сапфира. Он смутился. Никогда еще ни к кому подобных чувств ему испытывать не доводилось.

Весь день Эрагон мысленно возвращался к этим первым утренним мгновениям, сперва заставившим его восхищенно улыбаться, а потом поселившим в его душе какую-то неясную тревогу и пробудившим новые, странные чувства и ощущения. Большую часть дня он просидел у стены каюты, возясь с головоломкой и рассеянно поглядывая по сторонам.

К полудню они подошли к тому месту, где в Аз Рагни впадала еще какая-то река, увеличивая ее ширину вдвое; теперь от берега до берега было, наверное, не меньше мили. Течение тоже усилилось. Гномы старались вовсю, чтобы плоты не разнесло по бревнышку при встрече с каким-нибудь деревом.

Вскоре Аз Рагни повернула к северу, огибая одинокую гору с окутанной облаками остроконечной вершиной. Гора эта стояла как бы в стороне от основного массива, похожая на часового-великана или на гигантскую сторожевую башню, специально построенную здесь для наблюдения за равнинами.

Едва завидев эту гору, гномы стали ей кланяться, а Орик пояснил недоумевающему Эрагону:

— Мы называем эту гору Молдун Гордец. Она последняя в ряду настоящих Беорских гор.

Когда вечером плоты причалили к берегу, Эрагон увидел, что Орик достает из своего мешка продолговатую черную шкатулку, отделанную перламутром, рубинами и серебряной чеканкой. Щелкнув резным замком, он поднял крышку шкатулки и вынул оттуда лук с ненатянутой тетивой, покоившийся на красном бархате и сделанный из эбенового дерева. Лук украшал прихотливый резной орнамент из виноградных лоз, цветов, фигурок различных животных и древних рун, инкрустированный червонным золотом. Эрагон даже подивился: неужели кто-то осмеливается стрелять из столь драгоценного и прекрасного оружия?