Игорь Ковальчук - Скиталец

— Не глупи. Я этого вина навидался — и на Сицилии, и в Италии, и на Кипре, и в Сирии. Смотреть на него не могу. Дайте пива, эля или нашего доброго сидра.

— Джек, тащи что есть! Значит, у нас теперь в родственниках граф, получается. — Эгберт захохотал, наливая из кувшина пиво. — Ну давай вместе. — Они со стуком сдвинули массивные деревянные кружки. — За титул.

— За титул.

— Так ты, получается, богатый?

— Не совсем. Буду богатым, когда наведу в графстве порядок и объясню людям предыдущего графа, кто здесь хозяин и кому надо платить.

— Слушай, а может, крестишь нашего с Лилиан сына? А? — Эгберт смотрел на Дика наивно, уверенный, что внезапно взлетевший на высоты положения родственник не понимает, в чем суть. Крестник мог претендовать на какую-никакую помощь крестного.

Но Дик, хоть и понял прием брата, отказываться не стал. Он был рад вновь видеть родных и понимал, что с не меньшей радостью окажет им помощь.

А если поселится в графском замке, то и мать, пожалуй, возьмет с собой.

Слуга прикатил из кладовки бочонок пива, и хозяин выбил дно. Кружками черпали прямо оттуда сколько хотели, и старший сын Этельвольда скоро захмелел. У него развязался язык, и он рассказал, что за год до смерти отца вышла замуж последняя из трех их сестер (две другие — раньше), а чуть позже похоронили самого младшего сына Этельвольда, обгоревшего на пожаре. Еще один сводный брат Герефорда погиб на охоте. Оставшийся ушел в монастырь и теперь имел вес шансы со временем стать настоятелем.

— Это же страшно сказать, сколько денег он отдал во вклад, — твердил Эгберт. — Все деньги, какие были в семье! И земель еще. Три луга, слышишь? Целых три! Будто без этого и Богу не служат. Богу-то служат, а семью разоряют.

— Ладно, — отмахивался Дик. — По твоему столу не скажешь, что ты голодаешь. И сынок у тебя круглощекий.

— Так это почему! — напирал сводный брат. — Это ж почему? Да потому, что я хозяйствовать умею. У меня полные кладовые — хочешь, так посмотри! Полные кладовые. А почему? Потому что работаю с утра до ночи! Слышишь? Там посмотри, здесь проследи — разве без этого мы бы ели сытно? У меня при замке двенадцать коров — двенадцать, понял?

Недосмотришь — и служанки все сливки сожрут да маслом закусят. За всем надо следить, и не жене, а мне самому! Потому что только хозяйский кулак может научить!

Он потряс над столом огромным кулачищем размером с бычий мосол. После чего запихал в рот кусок курятины вместе с костями, похрустывая, прожевал и продолжил:

— Я ничего про жену не могу сказать — она умница. Умница! Если б не она, не так бы легко нам жилось. Она и за кухней проследит, и за припасами, чтобы не гнили. Но сердце-то женское… А? Понимаешь? Нежная она у меня, хрупкая. Учить слуг уму-разуму не может. Вот мне и приходится.

Дик покосился на невестку. Крепенькая и пышная, она, если б не живот, пожалуй, могла бы и оглоблей приложить, разозлившись… Рядом с мужем она выглядела достойно, а вовсе не слабым стебельком, который надо заслонять ото всех ветров. Но Лилиан не спорила с Эгбертом — она смотрела на него с улыбкой и с тем выражением, которое рыцарь-маг пару раз видел на лице Серпианы. Ему всегда казалось, что оно отражает общеженскую мысль: «Ох уж эти мужчины».

— Думаю, ты прекрасно справляешься. — сказал он, лишь бы что сказать.

— Это точно… Тебе-то будет потруднее — земель больше, людей тоже больше. Я тебе вот что скажу — ты покрепче бей морды ближайшим слугам, а уж они-то справятся сами.

— Я знаю.

— Скажи-ка мне, а как же тогда теперь звучит твое имя?

— Ричард Уэбо, граф Герефорд.

— Уэбо? Разве ж ты можешь называться Уэбо?

— Так что же мне, Плантагенетом зваться?

— Хе!… — Эгберт фыркнул. — Да уж… Так, может, король потому тебе и даровал титул? Он, говорят, своих детей не забывает.

— Я не буду это обсуждать.

— Да ладно, не обижайся. Я помню, какой ты был боевой, не сомневаюсь, что свой титул ты заработал. Я просто к тому, что ты мог бы фамильным именем матушки назваться.

— Меня воспитывал Этельвольд. Я почитаю его, как отца.

— Ну так это достойно, — согласился владетель Уэбо и взялся за кружку. — Давай-ка еще.

Они проболтали весь вечер, а потом, когда Эгберт, окончательно упившись, повалился на пол, Дик помог затащить его на второй этаж донжона и уложить на охапку свежей соломы, застеленной пушистой волчьей шкурой. Он ласково поцеловал Серпиану, пожелал Лилиан хорошего сна, мимоходом провел рукой над ее животом. Убедившись с помощью магии, что с малышом все в порядке, спустился в трапезную.

С матерью он проговорил почти ночь напролет. Рассказывал ей о своей жизни при дворе корнуолльского герцога, потом — графа Йоркского, о том, при каких обстоятельствах первый раз встретился с королем и стал рыцарем. Вопрос об отце вертелся у него на языке, но он так и не смог заставить себя спросить матушку, изнасиловал ли ее Ричард или все-таки их отношения были до какой-то степени добровольными.

Вместо того он начал цветисто расписывать красоты Сицилии, Кипра и Сирии, тамошние горы и рощи, города и села, странных людей и необычных животных. Потом принес из вьюка сверток и подарил матушке замысловатое восточное ожерелье из сплетенных золотых колец и отрез шелка. Алиса при виде такой драгоценности онемела — кусок настоящего китайского шелка стоил раз в десять больше, чем все Уэбо с окрестными деревнями и лугами.

— Ну что ты, дорогой, — растроганно проговорила она, касаясь пальцами бесценной ткани. — Куда мне такое роскошество! Подарил бы лучше жене.

— У Аны есть свои шелка. Это тебе подарок.

— Ну или хотя бы Лилиан подари.

— Лилиан я подарю другой кусок. И другие украшения.

Алиса прижала голову сына к плечу и стала гладить его, как ребенка. Так она гладила старшего сына когда-то давным-давно, прижав его к себе и заливаясь слезами. Он со стыдом вспомнил, как вырывался тогда и пытался объяснить маме, что он уже большой и его не надо обнимать. Дик чувствовал: сердце матери изнывает от счастья, что теперь он этого не делает. Так просто было бы и раньше доставить ей лишнее счастливое мгновение.

Когда Алиса отпустила его, он поднял ладони и коснулся ее груди. Глаза матери закрылись, он подхватил ее на руки, понес и положил на лавку. Конечно, в зале они были не одиноки, но те, кто устраивался спать в нижней зале донжона, интересовались только собственным ночлегом. Сын и сам позаботится о матери, а если ему понадобится помощь, он попросит. Того, что госпожа потеряла сознание, никто не заметил: все выглядело так, будто она просто внезапно ослабела и Дик помог ей прилечь.

Рыцарь-маг начал с того, что принялся массировать ей плечи и шею. Под его пальцами мышцы постепенно расслаблялись, и вот уже чужая магия, смешиваясь с собственной слабеющей энергией женщины, заструилась в ее теле. Дик знал, что перекраивать чужое тело по своему усмотрению ни к чему, да и опасно. Каждую свободную минуту между боями и в долгие зимние вечера, когда нечего было делать, он разворачивал магические манускрипты из метрополии Дома Живого Изумруда и вчитывался в рукописные строки.