Андрей Басирин - Тень Аламута

— От тебя пахнет кровью, дочь моя.

— Это потому… потому, что у меня время такое.

— И мужчиной.

Мать нахмурилась. Последнего она не могла утверждать наверняка. Гильом де Бюр покинул ее покои совсем недавно, запах его тела преследовал Морафию.

— Любая благочестивая девушка, когда у нее наступают такие дни, сидит дома и занимается рукоделием. Но ты-то у нас не благочестивая. Ты — набожная. С кем была, маленькая шлюха?!

— Я клянусь, мама!..

— Ах, клянешься? — Пальцы Морафии вцепились в ухо. Принцесса взвизгнула, опускаясь на колени. — Ах, ты у нас молитвенник наизусть знаешь! Читай же! Читай! — Морафия ткнула девушке под нос перевернутую книгу. — Ну же?!

Жесткая рука отпустила ухо и вцепилась в волосы. Морафия подняла обмершую девушку к своему лицу. Мелисанда заглянула в круглый, пылающий безумием глаз, и силы покинули ее.

— Ты. Была. С мужчиной, — чеканя каждое слово, произнесла королева. — Кто он?

— Матушка!!

— Ах, стервища! Выродок! Жаль, что я не выгранила плод, когда зачала тебя! Неблагодарная тварь! Кто он?!

— Не скажу!

От пощечины Мелисанда на миг ослепла. В ушах звенело, из носа побежали теплые быстрые капли.

«Меня! — мелькнула яростная мысль. — Будущую королеву! Какая-то безумная старуха!»

— Кто он?! Кто он?! КТО ОН?!! — орала Морафия.

Образ несчастного поваренка, похожего на свареную курицу, вновь посетил Мелисанду. На миг распяленная бело-серая мордочка превратилась в лицо Гуго. Мертвое, измученное смертной болью. Принцессу затошнило.

— Не скажу-у!! — завопила она и вцепилась зубами и руку матери. Вопль, потрясший парк, мог состязаться в громкости с ревом труб Иисуса Навина.

— Мерзавка! — взвыла королева. — Стража! Стража! В башню ее, шлюху!

— Сама шлюха! С де Бюром спишь!

Все планы полетели кувырком. Неведомо откуда выскочили стражники. Поначалу удача была на стороне принцессы — воины деликатничали; они и помыслить не могли, чтобы ударить королевскую дочь. А уж Мелисанда старалась вовсю. Одного она ударила в колено, другого укусила за нос. Драться в блио сложно (примерно как со спутанными ногами), но она сумела, задрав подол, пнуть третьего в пах. Причитая дурным голосом, тот убежал в кусты.

Но праздновать победу было рано: начальник стражи сообразил, что к чему, и ткнул Мелисанду кулаком в ребра. От боли девушка забыла, как дышать. Ее скрутили, связали руки обрывками ее же плаща и утащили в замковые казематы.

Антиохия, благословенная и прекрасная, уплывала в далекую даль.

«Отец! — захлебывалась беззвучным криком девушка. — Отец, прости меня! Я всё равно спасу тебя!»

Короля Иерусалимского считали живчиком и непоседой.

И действительно: Балдуин успел посидеть на всех тронах христианского Леванта, исключая Триполитанский. Начинал он как граф Эдесский. Потом стал королем Иерусалима. Пока князь Антиохии не вышел из ребяческого возраста, регентствовал и там. Было дело, замещал Жослена Кутерьму… Но Жосленовы владения не в счет, это всё та же Эдесса, которую сам Балдуин когда-то ему и отдал.

Иерусалим, Эдесса, Антиохия, Триполи.

Христианский Восток Балдуин знал как свои пять пальцев. Знал и любил. Он быстро понял, насколько опасно переделывать этот мир, насколько расплывчаты понятия добра и зла. Первые крестоносцы, захватив Иерусалим, вырезали почти всё местное население. Кровь лилась потоком из Ворот Печали, но за что было мстить простым людям? За страдания Христа? За мытарства крестоносцев среди пустынь? За чьи-то потери и лишения?

Глупости.

Последствия этой бойни ощущаются до сих пор. В Иерусалиме не хватает людей: сапожников, портных, строителей. Тех, кто оказался не способен противостоять поборникам веры, но кто эту веру в действительности создавал? Ведь не рыцарским же сыном был Иисус — плотничьим.

С тех пор король Балдуин решил, что станет относиться к фанатизму, как к мечу. Мечом хорошо резать, и убивать, но замка из него не выстроишь. Да и в сортире с ним неудобно.

— Габриэль, да ты ли это?!

— После, после, мессир. Я занят.

Гость жадно схватил ковригу хлеба и оторвал зубами добрую треть. Не переставая жевать, налил вина и одним махом выдул. Обжорство — большой грех. Торопыга закашлялся, слезы текли из его глаз, но он всё пихал и пихал в рот куски пищи.

— Что за манеры, Габриэль!

— Сам поражаюсь, Ваше Величество. Умоляю, не мешайте мне.

Фортуна Габриэлю благоволила. Никто не заглянул, не поинтересовался: чем это пленный король занимается? Кто там у него?

Насытившись, гость рыгнул и похлопал себя по животу.

— Ну вот. Я готов отвечать на вопросы, Ваше Высочество.

Господь наградил Габриэля внешностью непривычно обыденной. Мошенники и воры о такой мечтают. Затеряться в толпе, смешаться с зеваками — лучше не придумаешь. Уж на что народ на Востоке разный, но Габриэль везде пришелся бы ко двору.

Балдуин считал его выходцем с юга Франции. Жослен уверял, что Габриэль — армянин. Арабы полагали, что он родом откуда-то из Казвина или Дамаска.

Для Балдуина Габриэль стал змием-искусителем. Именно он предложил тогда в Хартабрате роковую сделку, именно он отдал во власть короля тюремщиков. В крепости вспыхнуло восстание, и город перешел в руки крестоносцев. Город, а с ним немалая казна Балака. Когда зачинщиков казнили, Габриэля вели на смерть одним из первых.

— Но как же ты спасся? — спросил король.

— Меня выручили единоверцы.

— Армяне? — не поверил ушам Балдуин. — Но Балак зарубил их в первую очередь. Или же ты… еврей?

— Ни то, ни другое. Выслушайте меня, Ваше Величество. Дело в том, что я должен предложить вам союз.

— Союз? С кем же?

Вопрос действительно был интересный. Мусульмане до сих пор не могли объединиться против захватчиков, каждый эмир, собравший мало-мальски достойные силы, начинал с того, что грабил и захватывал города соперников. Пока артукиды, сельджукиды и аюбиды грызлись между собой, франки жили спокойно.

И кто, интересно, захочет брататься с франками? Разве только Тимурташ, племянник Балака. Захотелось мальцу славы и власти. А еще есть Бурзуки, Дубайс, Имад ад-Дин Зенги… Но они вряд ли будут действовать так прямолинейно.

— С единоверцами. Теми, что меня спасли. — Разговор выходил на второй круг.

— Да что за единоверцы такие? — Король начал терять. терпение. — Ты был христианином, — проговорил он, — но спасся из рук мусульман… Хм!

Королю пришла в голову страшная мысль:

— Ты мусульманин?

— Вполне может быть.

— А скажи, мерзавец, чтишь ли ты только Коран или еще и сунну?

— Когда как, но Коран люблю всей душой.

— Ответь тогда: кто был двенадцатым имамом?

— Не особенно важно. Некоторые говорят, что малыш Мухаммад, скрытый имам. Люди часто верят разным глупостям.