Роберт Шекли - Между Сциллой и Харибдой

Хоб мысленно пребывал далеко-далеко, на Ибице. Его разум полнился обрывочными видениями тамошних людей и мест: вид моря со скалы в Са-Коместилья, хмуро-радостное лицо Гарри Хэма, печальная красота Марии, с вклинивающимися в эти видения образами ярко разодетых хиппи на еженедельном базаре в Пунта-Араби. Красной нитью через все это проходило натуральное видение Авроры, молча сидящей рядом, а ее точеный профиль время от времени очерчивался мерцающими огнями панорамы города, открывающейся со скоростного шоссе Ван-Вик.

А поверх всего этого голос Келли, повествующий о том, как славно было жить в Манхэттене до комиссии Кнаппа, в чьих предубежденных глазах общепринятая полицейская практика вдруг обратилась в акты вопиющего злодейства, и весь личный состав полиции должен был пройти переаттестацию, отрицая то, что делал так долго. Конечно, кто-то должен был погореть за эти делишки, и козлом отпущения выбрали Келли, человека прямого и цельного, никогда не стучавшего на товарищей, даже ради спасения собственной шкуры, Келли, чьи годы на боевом посту вылетели в трубу, когда крючкотворы Кнаппа выперли его с работы в жестокий мир и пришлось искать новую синекуру взамен старой. Рассказ Келли был сдобрен вереницей апелляций к человеческим чувствам вроде — «Разумеете, о чем я?», «Слышали, чего я говорю?», «В смысле, что мне еще оставалось»?" и тому подобных Аврора оделась в чудесно скроенный синий дорожный костюм, туфли на среднем каблуке и прихватила большую сумку через плечо из патентованной кожи. На Хобе были его обычные джинсы, теннисные туфли, желтая футболка с выписанной черными буквами Буддагосой, а поверх — темно-коричневый твидовый пиджак с кожаными заплатами на локтях, призванными продемонстрировать всему миру то общее, что объединяет писателей планеты Земля.

У международной секции аэропорта Кеннеди Келли припарковался рядом с вереницей машин, стоящих у обочины, и понес чемоданы в здание Сонный клерк за стойкой «Эр Франс» проштамповал их билеты, бросил взгляд в паспорта и дал входные талоны — До свиданьица, — сказал Келли, покидая их у рентгеновских аппаратов. Аппараты они прошли без инцидентов и проследовали через остальные системы безопасности в зал вылета. Здесь Хоб едва успел пробежать глазами первую полосу «Нью-Йорк Тайме», пока Аврора обдумывала седьмую главу джебрановского «Пророка» <���Знаменитый роман «Пророк» американского живописца и писателя Халила Джебрана, сирийца по происхождению, в котором ярко описывается философия духовного спасения посредством любви>, как объявили посадку. Они пристегнули ремни, и вскоре самолет взмыл в воздух.

В вынужденной близости самолета, под тусклыми лампочками, под вкрадчивые голоса стюардесс, разносящих напитки, под трепетный гул, прошивающий тебя насквозь, становящийся частью тебя и заставляющий поверить, что ты пребываешь во времени, отстоящем от остальных времен, вневременном времени, вневременной атмосфере близости, Хоб и Аврора неминуемо вступили в беседу, становившуюся все непринужденнее благодаря вспыхнувшей между ними симпатии, неосознанной и оттого еще более сильной.

Аврора первая рассказала о своей жизни, как она родилась и выросла на острове Сан-Исидро у Атлантического побережья Южной Америки, неподалеку от Арубы и Кюрасао.

— Это маленький тропический остров, очень милый, очень дружелюбный и — как бы получше выразиться? — очень безнадежный.

Ее мать Фаэнс была учительницей начальной школы и возлагала большие надежды на детей — очаровательную малышку Аврору и аккуратиста Калеба, родившегося на четыре года раньше сестры. Аврора выросла на острове, в обстановке пасторальной бедности, одинаковой по всему миру, без отца — то ли сбежавшего, то ли безвестно умершего, никто толком не знает, — но под заботливой опекой многочисленных тетушек и дядюшек. Скоро она стала высокой, стройной, миловидной, светлокожей девушкой, в четырнадцать лет снимавшейся для островной газеты, а в шестнадцать победившей на конкурсе красоты Малых Антильских островов и получившей бесплатную поездку в Майами Там она без особого труда нашла работу фотомодели. Но обстановка пришлась ей не по нраву. Переняв американский идеал, она стала сама выбирать друзей, отсеивая тех, кто ей не нравился. Тянулась к культуре, о которой читала в школе. В Майами культура сводилась к латиноамериканским танцевальным ансамблям и центральноамериканским поэтам. Музыка была великолепна, но поэты оказались не на высоте. В итоге любовной истории отправилась в Нью-Йорк.

— Нашла работу. Познакомилась кое с какими людьми. Встретила Макса. Это произошло года два назад. И вот я здесь.

Теперь подошла очередь жизнеописания Хоба, и он вкратце осветил узловые события. Вырос в небольшом поселке в Нью-Джерси. Отец был страховым агентом, мать — библиотекаршей. Окончил высшую школу, служил в Корее, после демобилизации поступил в Нью-Йоркский университет. Вскоре после окончания с расплывчатым дипломом неоперившегося юнца, не знающего, чем хочет заниматься, отправился в Европу. Но когда ступил на Ибицу, картина прояснилась. Край его мечтаний. Следующие пятнадцать лет провел там и мотался по Европе.

И, конечно, фазенда. На этом предмете он задержался, рассказал о проблемах с платежом, расписал ее многочисленные достоинства.

— Должно быть, чудесно так любить хоть что-то, — заметила Аврора.

— О, это не совсем любовь, — возразил Хоб и тут же подвергся жесткому нажиму с требованием объясниться. — Ну, я имел в виду, да, я люблю это место, но не потому, что оно так притягательно, а потому, что это дом, родина.

— Мы в чем-то похожи, — промолвила Аврора. — Вы избрали собственную родину. А я свою еще не нашла.

На этой высокой ноте они перешли на «ты» и обменялись адресами и номерами парижских телефонов. Потом было кино, потом завтрак, потом еще кино, потом тихий час, а потом объявили:

— Пожалуйста, пристегните ремни. Через десять минут самолет приземляется в аэропорту де Голля.

Они сонно проковыляли в аэропорт — было уже 22.34 по парижскому времени, — прошли через иммиграционную службу, затем таможенник махнул им, чтобы не задерживались. В просторном зале за таможней толпились встречающие.

— В том числе люди с табличками. Одна из них гласила: «Хоб Дракониан — Аврора Санчес». Они подошли к человеку с табличкой. На нем была шоферская фуражка, но вместо традиционного темно-синего костюма профессиональных водителей — бежевый. Чуть за двадцать, черные курчавые волосы, на щеках густая щетина, усы торчком. На щеке большая родинка, да вдобавок с верхней губой JLJO-TO не в порядке — похоже, скверно сшитая заячья губа. То ли араб, то ли уличный апаш откуда-то из южной Европы.