Робин Хобб - Безумный корабль

Сельден заглянул ему в глаза и предложил:

– До тех пор давай сами попробуем вылезти! Я столько всего успел натерпеться, что даже как-то и не хочется, чтобы меня другие вытаскивали. Я же не девчонка какая-нибудь!

Рэйн улыбнулся и кивнул малышу.

Тинталья кружилась над широкой долиной, где текла река Дождевых Чащоб. Она смаковала теплый летний воздух, напоенный всеми вкусами и запахами жизни. Она была свободна! Наконец-то свободна!… Она била могучими крыльями, трудясь гораздо усердней, чем следовало для полета, – просто чтобы лишний раз порадоваться собственной мощи. Она все выше забиралась в солнечную синеву, достигая пределов, где воздух был разрежен и холоден. Постепенно река внизу стала серебряной полоской в красочном зеленом ковре. Память Тинтальи была переполнена совокупным опытом ее предков, но первый самостоятельный полет оказался сущим наслаждением. Она была свободна. Она могла создавать свою жизнь, свою память…

Медленно и лениво она стала снижаться, обдумывая грядущее.

Ей предстояло очень важное дело, причем она оставалась единственной, кто мог справиться с ним. Она должна была разыскать молодь своего племени и защитить несмышленышей, сопровождая их вверх по реке. Она вправду надеялась, что кто-то из маленьких выжил и, значит, будет нуждаться в ее водительстве.

Если же нет – она в самом деле останется последней в роду…

Она упорно гнала от себя все мысли о людях. Эти существа не были Старшими, которые хорошо знали обычаи ее народа и воздавали драконам должные почести. Они были… людьми. Человечками. Мгновенно живущими. Их век был так короток, что они были способны думать только о размножении да о том, как набить животы. Могла ли она иметь обязательства перед подобными созданиями? Она – перед теми, кто умирал и истлевал даже быстрее недолговечных деревьев?… Можно ли всерьез быть в долгу перед бабочкой-однодневкой? Перед травяным стебельком?…

Тинталья кратко напоследок прикоснулась к их разумам. Жить обоим все равно оставалось очень недолго. Девушка напомнила ей жучка, свалившегося в пруд. Тот так же беспомощно сучит лапками, пытаясь плыть куда-то против течения. Рэйн Хупрус насмешил ее еще больше. Он был все там же, где она его оставила. Он застрял в грязи и извивался, словно червяк. Между прочим, в том самом чертоге, где она томилась столько нескончаемых лет…

И внезапно Тинталью растрогала сама быстротечность их жизней. Как ни кратко было их мимолетное существование, и он, и она все-таки пытались помочь ей. И он, и она на время отрешились от присущей их племени тяги к размножению, чтобы попытаться освободить ее. Бедные маленькие жучки!… Она-то немногим пожертвует, если уделит им несколько мгновений из бесконечной череды лет, ожидающих ее впереди… Тинталья лениво легла на крыло, скользя в душистом воздухе лета. Один сильный, решительный взмах – и вот уже она мчится назад, в сторону погребенного города.

– Я спешу! – окликнула она сразу обоих. – Ничего не страшитесь. Я вас спасу!

– Теперь мы знаем, куда мы плывем и зачем. Зачем же нам так торопиться, зачем так себя гнать? И так подолгу?

Изящный зеленый певец бессильно обмяк в плотных объятиях Клубка. У него не было сил даже придерживаться за остальных. Доверяя собратьям, он мотался по воле течения, как вялая водоросль. Шривер было жаль его. Она набросила на хрупкое тельце еще виток, чтобы ему удобней было лежать.

– Я думаю, – негромко прогудела она, – Моолкин так гонит нас оттого, что боится, как бы наша память снова не начала угасать. Нужно достичь цели, пока мы хорошо помним о ней. Пока опять не запамятовали, куда странствуем и ради чего!

– И не только поэтому, – добавил Сессурия. У него тоже был усталый голос, однако к усталости примешивалось и довольство: как все-таки хорошо, что на свете есть не только вопросы, но и ответы. Он сказал: – Лето кончается. Мы и так уже ближе к его концу, чем к началу. Мы должны были бы уже достичь цели…

– И уже закапываться в ил и воспоминания, позволяя солнцу хорошенько вжечь их в нас, пока мы переживаем свое изменение…-вставил Киларо.

Нужно создать прочные и твердые оболочки, способные выдержать осенние дожди и зимние холода. Иначе мы погибнем, так и не совершив обновления, – напомнил собратьям алый Силик.

Остальные змеи Клубка негромко заговорили на разные голоса.

– Вода должна быть теплой, чтобы получались хорошие нити…

– Нужны тепло и солнечный свет, чтобы скорлупа хорошенько затвердела.

– И она должна пропечься насквозь, стать сплошной и надежной. Только тогда изменение станет возможно…

Наконец открыл глаза и Моолкин. Вереницы ложных глаз вдоль его боков засияли радостным золотом.

– Спите, маленькие, спите, – проговорил он ласково, и кому какое дело, что несколько змеев Клубка было гораздо крупнее его, да и равных вожаку было немало. – Спите, смотрите добрые сны и утешайтесь тем, что нам стало известно. Разговаривайте о том, что познали. Делитесь воспоминаниями, что подарил нам Драквий. Так мы вернее их сохраним…

Они негромко затрубили, выражая согласие. И плотнее свернулись, прижимаясь друг к другу. Клубок Моолкина заметно разросся. Великая жертва, принесенная Драквием, имела еще и то последствие, что многие из прежних неразумных змеев стали являть признаки возвращения памяти. К некоторым пока еще не вернулась речь, но в глазах время от времени вспыхивали искры разума, да и вели они себя теперь не как безмозглые дикари, а как настоящие члены Клубка: даже сворачивались вместе с остальными на отдых. Увеличение числа даровало приятное чувство защищенности. Ныне, когда им доводилось встречать посторонних змеев, те либо избегали Клубка, либо начинали следовать за ним и постепенно вливались в него. Моолкин даже поделился с ближайшими сподвижниками сокровенной надеждой: к тому времени, когда они достигнут устья реки и двинутся в верховья, к иловым полям преображения, возможно, остатки памяти пробудятся даже у самых диких и хищных!

Шривер прикрыла глаза веками, погружаясь в глубины сна. Сон был еще одним новообретенным источником удовольствия. Во сне она снова летала – так, как леталось ее предкам, запомнившим все это. Во сне она видела себя уже преображенной в великолепную драконицу. Владычицу трех стихий…

– Не следует, однако, слишком полно доверяться воспоминаниям, – неожиданно вновь подал голос Моолкин. Говорил он очень негромко. Только Шривер, Сессурия и еще несколько змеев открыли глаза и стали прислушиваться.

– О чем это ты? – спросил Сессурия не без испуга.

И в самом деле, неужели они еще недостаточно настрадались? Они же теперь помнили! Какая сила могла помешать им достичь заветного рубежа?…