Робин Хобб - Корабль судьбы (Том II)

– Если только эта весть до кого-нибудь доберется, – хмуро заметил капитан, и Малта задумалась, уж не перегнула ли она палку. Но последующие слова льюфея вновь воодушевили ее, ибо он осведомился: – А что вы делали-то там, на реке?

Малта загадочно улыбнулась. (О, она умела загадочно улыбаться! Сколько долгих часов перед зеркалом она посвятила этому искусству. Могла ли она тогда предполагать, где и как оно ей пригодится!)

– Тайны Дождевых Чащоб были мне доверены не для того, чтобы я их раскрывала, – сказала она. – Если хочешь знать больше, быть может, сатрап пожелает просветить тебя. – Тут нечего было опасаться: Касго в любом случае не знал про Чащобы ничего существенного, а значит, и выболтать не мог. Тем не менее Малта деланно спохватилась: – Хотя о чем я! Станет ли он делиться сокровенным с человеком, столь постыдно с ним обращавшимся? Ибо ты, господин мой, повел себя не так, как полагалось бы именующему себя союзником государя. Или, может быть, случай, отдавший нас в твои руки, в самом деле превратил нас в твоих пленников? Уж не собрался ли ты потребовать за нас выкуп, уподобляясь какому-нибудь пирату?

Вопрос, заданный вот так, в лоб, вконец ошарашил калсидийского капитана.

– Я… да нет, конечно, вы не пленники, – вырвалось у него. Впрочем, он тут же вздернул подбородок: – Да будь он в самом деле пленником, разве вез бы я его со всей поспешностью в Джамелию?

– Чтобы там продать нас тому, кто больше заплатит? – сухо осведомилась Малта. Капитан собрался резко и сердито ответить, но Малта снова успела раньше: – Во всяком случае, возможность подобного искушения наверняка существует. Лишь глупец проглядел бы такую возможность, особенно в условиях нынешней смуты. Умудренные люди, однако, осведомлены о легендарном великодушии сатрапа по отношению к друзьям и соратникам. А также о том, что кровавые деньги, полученные бесчестным путем, навлекают его беспредельный гнев. – И она чуть склонила голову набок: – Желаешь ли ты, господин мой, стать орудием судьбы, скрепив дружбу Джамелии и Калсиды? Или предпочтешь навсегда запятнать доброе имя своего народа, явив калсидийцев двурушниками, готовыми продавать союзников и друзей?

Воцарилось длительное молчание.

– Ты говоришь прямо как торговец из старинной удачнинской семьи, – наконец сказал капитан. – Вот только ваши торговцы никогда особо не жаловали Калсиду. Твой-то какой во всем этом интерес?

«Моя жизнь, недоумок!» Малта изобразила величайшее изумление:

– Ты спрашиваешь женщину, каков ее интерес? Что ж, я отвечу. Дело в том, господин мой, что мой отец родом из Калсиды, вот почему мне небезразлично, как станут отзываться о тебе и о твоих земляках. Что же до меня самой – я не преследую никаких личных целей. Благополучие государя – в этом вся моя жизнь.

И она благоговейно потупилась, хотя славословить сатрапа ей было все равно что дерьмо ложкой хлебать. Капитан снова надолго умолк, и Малта, казалось, явственно слышала движение его мыслей. В самом деле, он ничего не потеряет, если жизнь сатрапа переменится к лучшему. Живой и здоровый заложник всяко ценней, чем валяющийся при смерти. А благодарность сатрапа может вправду оказаться весомее куша, который отвалят за его возвращение вельможи Джамелии.

– Ступай, – внезапно отпустил ее капитан.

– С твоего позволения, господин мой, – чопорно откланялась Малта. Не годилось женщине сатрапа пресмыкаться по-рабски, и этому Малту тоже научила Кикки, да приснятся ей на том свете добрые сны! Малта не стала пятиться к двери – просто повернулась к капитану спиной и пошла.

И пусть он что хочет, то и думает.

На палубе ее обдало холодным вечерним ветром, и на миг у нее закружилась голова. Да так, что она еле устояла на ногах. Но все-таки устояла. Ее силы были вычерпаны до дна. Тем не менее она в очередной раз высоко подняла голову, неся воображаемую корону. Она не позволила себе спешить и суетиться. Отыскала нужный люк и опять погрузилась в зловонные недра корабля. Дорога вела через кубрик; Малта прошла мимо матросов так, словно их там и не было. Они, в свою очередь, сразу прекратили все разговоры, глядя ей вслед.

Добравшись наконец до своей каюты, Малта захлопнула дверь, пересекла крохотное помещение, остановившись у койки, и наконец-то позволила подломиться коленям, чтобы преклонить их перед сатрапом, а вернее, попросту рухнуть. Если бы того не требовала роль, избранная ею для себя, она рухнула бы все равно.

– Мой величественный господин, я вернулась, – тихо проговорила она. – Как ты?

– Я? Я пребываю на грани голодной смерти, – был ответ. – И еще ты с разными глупостями пристаешь.

– Не грусти, венценосный, – сказала она. – Предпринятые мною шаги дают некоторую надежду на улучшение твоего положения!

– Твои? Что-то сомнительно.

Малта низко склонила голову и сидела так некоторое время. Ее трясло. Потом она начала думать, что, по-видимому, все-таки оплошала, что-то сделала или сказала не так и если что-то изменится, то разве что к худшему. В это время раздался стук в дверь. Наверное, это пришел юнга с ужином.

Малта могла бы просто разрешить ему войти. Она сделала над собой очередное усилие, поднялась на ноги и открыла дверь.

Там стоял собственной персоной старпом. И при нем – трое матросов, один другого здоровей. Старпом чопорно поклонился.

– Сегодня, – сказал он, – вы ужинать с льюфей. Ты… твоя… тебе… тьфу! Мыться. Одеваться!

Его небогатый словарный запас был явно исчерпан, так что он просто указал на матросов, державших полные ведерки горячей – аж пар шел – воды и целые охапки разнообразной одежды. Малта сразу отметила среди одежды явно женские принадлежности. Итак, ей удалось убедить их не только насчет сатрапа, но и в отношении себя самой.

Ох, как трудно было удержаться и не выдать охвативший ее победный восторг!

– Если государь того пожелает, – с прохладцей ответствовала она. И жестом, достойным потомственной аристократки, велела им заносить все доставленное в каюту.

– Что ты намерена делать? – набравшись смелости, обратился Уинтроу к кораблю.

Ночной ветер явственно холодил, и, стоя на баке, Уинтроу обхватил себя руками, чтобы согреться. «Проказница» на всех парусах неслась назад в Делипай. Если бы Уинтроу мог повелевать стихиями, он первым делом приказал бы ветру утихнуть, чтобы корабль шел как можно медленнее и у него было время как следует поразмыслить.

Несмотря на поздний час, в море было отнюдь не темно. Лунный свет ярко играл на гребешках волн, и спины морских змей, плотным строем окруживших корабль, вспыхивали звездами. А какими цветами переливались их глаза! Медью, серебром, теплым золотом, жутковато-розовым и голубым. В море словно бы распустились светящиеся ночные цветы. Всякий раз, выходя на палубу, Уинтроу не мог отделаться от ощущения, что змеи пристально за ним наблюдали. Быть может, он ошибался. А может, и нет.