Юрий Никитин - Трехручный меч

Но король почему-то двинулся мимо всех этих голых баб, за нами пошли двое молчаливых рыцарей. Ступеньки повели вверх, я удивился, что сауна так высоко, начал оглядываться, все знатные девки остались, значитца, в сауне будут другие, а эти только для аперитива…

Миновав еще три зала, король подошел к невзрачной двери, украшенной всего лишь большой медной ручкой в виде головы дракона. Дверь распахнулась беззвучно, у меня даже возникло желание отодвинуться и снова приблизиться, всегда интересовал механизм открывания этих дверей.

Никакой сауны, всего лишь просторный кабинет, заставленный шкафами с книгами, на трех столах кипы старых фолиантов, листья желтые, края изгрызены крысами и мелкими драконами. За столами, склонившись над книгами так, что водят носами по бумаге, сидят престарелые мудрецы: с белыми, как у луней, волосами, такими же белыми длинными бородами, согнутые, старые, в теплых халатах, разрисованные драконами всех видов.

— Вот, — сказал король грустно. — Те мудрецы, которые создают… Но знают не их, а тех… которые про драконов!

В кабинетной тиши скрип его зубов раздался не тише, чем треск жерновов, между которых попал валун размером с человеческую голову.

— Увы, — сказал я.

— Садись, — пригласил король. — Сбрось вон те книги на пол и садись. Мудрецы, вы можете дать нам совет?

Мудрецы оказались разные: если один просто кивнул, второй кивнул головой, третий — своей головой, четвертый — своей собственной головой, пятый — своей собственной головой в знак согласия, а шестой вообще ухитрился кивнуть своей собственной головой в знак своего собственного согласия, соглашаясь со сказанным.

— Вот этот, — шепнул я королю. — Посоветуемся с ним…

…и поступим наоборот, решил про себя, однако для короля и мудрецов напряг мускулы и не доверчиво-надменно посмотрел на всех свысока.

Король откашлялся, сказал медленно и печально:

— Когда все умные средства испробованы, остается… сам понимаешь, что остается! Ты — наша последняя надежда, великий герой!

Я вскинул предостерегающе ладонь, покосился краем глаза на мутноватое зеркало в дальней стене, слабовато, но можно контролировать осанку, прервал без всяких церемоний, ибо какой спрос с варвара:

— Прежде всего мои проблемы! А потом ваши. Договорились?

Король вздохнул печально:

— А разве у нас есть выбор?

— Итак, — сказал я, — только на последней версте… это такая миля с гаком, уже почти в виду замка, на меня трижды бросались разбойники, налетали гарпии, из-под земли вылезали толстые жуки и пробовали утащить в свои норы… На выходе из леса прибил неудачника, что и голову потерял, и проговорился, что на меня покушаются по приказу Хозяина Тьмы.

Мудрецы молча согласно кивали, кивали головами, кивали головами в знак согласия, даже кивали своими собственными головами, только король спросил непонимающе:

— Кто успел сообщить, жук?

— Да нет, — поправился я, — я ж говорю, неудачник… Хотя скажу вам, Ваше Величество, жук был еще тот! Но все сказал, мерзавец… все, что успел.

Мудрецы переглядывались, в глазах видна работа мысли. В окошко заглядывает косой солнечный луч, по толстым балкам вдоль окна тянется зеленая веточка вьюнка. Тонкий стебель просвечивает на солнце, я различил, как поднимаются крохотные струйки полупрозрачного сока.

Со двора на прогретый камень окна вскарабкалась крохотная ящерица. Замерла, нежась под лучами солнца. Мой желудок начал подбираться к горлу, эти пресмыкающиеся достали, бедную ящерку могу прибить только за то, что чересчур похожа на дракона.

Король не стал садиться, прошелся взад-вперед, выставив королевское брюхо. Горностаевая мантия красиво подметала пол. Я никогда не видел горностаев, но мантия у короля горностаевая, это точно.

Он внезапно остановился, вперил в меня пристальный королевский взор.

— А можно подробнее о покушении?

— Каком именно? — спросил я. — Я вижу, здесь все только и делают, что покушаются на мою варварскую жизнь.

— Которое по приказу Властелина Тьмы, — сказал он. Голос стал тверже, уже не короля, а вожака отчаянных парней, что рушили баронства, герцогства, а потом и захватили королевство. — Одно дело, когда просто нападают с целью пограбить…

Я сдвинул плечами:

— С меня что возьмешь?

— Тогда с целью показать свою удаль. Таких дурней тоже хватает.

Мне почудилось в королевском голосе неодобрение, усмехнулся про себя, говорят же, что, когда черт в старости грешить уже не смог, он в монастырь пошел, святошей заделался. Стареет король, сказал бы ему кто-нибудь такое, когда отправился выказывать удаль, вместо того чтобы пахать подручным у отца!

— Да, — согласился я, — те точно не собирались грабить, это я их пограбил… потом. И удаль выказывать им было по фигу, морды больно расчетливые. Такие обычно скитаются по свету, раскапывают старые могилы, грабят одиноких путешественников, а когда нет добычи, то и нанимаются в чье-либо войско. Но что меня несколько встревожило… Я замялся, не решаясь брякнуть цену за свою голову, не поверит, но король спросил требовательно:

— Говори, я ведь не родился королем!

— То-то и оно, — сказал я несчастным голосом. — Значит, вы знаете цену деньгам, Ваше Величество.

— Еще помню, — ответил король кисло. — А что?

— За мою голову предложено ни много ни мало, а мешок золота и, вы будете смеяться, королевский трон!

Он нахмурился, взглянул с подозрением. Я развел руками, зря такое брякнул, король посопел, пробурчал:

— Дурь. Даже если ты идешь убить того короля… в смысле, Властелина Тьмы, с чего бы стал отдавать трон? Надует, точно надует.

— И я так решил, — поддержал я охотно, — но те трое клялись, что обещание закреплено какой-то особой клятвой. А они ребята ушлые, Ваше Величество! Таких на мякине не проведешь.

Он нахмурился, походил взад-вперед по комнате. Я наблюдал за его поистине львиным лицом, царственной осанкой, грозным видом отважного воителя, что наконец-то завоевал себе королевство, теперь может расслабиться и оттянуться на старости лет.

Он повернулся к мудрецам. Те притихли под острым взглядом человека, Рожденного Отдавать Приказы.

— А что скажете вы?

Они переглянулись, наконец один проблеял дрожащим голосом:

— А вы уверены… э-э… что не представляете… э-э-э… какой-то особой ценности?

Я замялся. Конечно же, я знаю, что я и есть самая что ни есть уникальная ценность, потому что это и есть я, любимый и единственный, а все остальные… они совсем не ценные уже тем, что они — не я, но что-то все еще мешает говорить об этом вслух, хотя другие уже об этом говорят и пишут без всякого стеснения, мужчины ходят, распустив животы, а женщины не разгибают коленей, полагая, что приоткрытые яйцеклады все компенсируют.