Джулия Джонс - Измена

— Уверяю вас, сударь, я хорошо упитана. У меня нет ни единой косточки, на которой не было бы мяса, и незачем тыкать меня, словно недозревший сыр.

Капитан, наблюдавший за осмотром с большим нетерпением, остался, как видно, доволен ее речью.

— Я же говорил вам, Фискель, — у нее повадки благородной дамы.

Мелли воспользовалась случаем, чтобы отойти подальше от досмотрщика, а он, к ее радости, вступил в разговор с капитаном, заявив:

— Я беру ее, хотя она меня разочаровала.

Капитан, нимало не тронутый этими словами, прислонился к стене, поставив ногу на пустой пивной бочонок. Со своими нафабренными усами, в слегка потертых кожаных латах, он казался образцом мужской красоты. Фискель рядом с ним выглядел совсем убого, и Мелли видела, что капитан это хорошо понимает и использует свое наружное превосходство отчасти как угрозу, отчасти как средство что-то выторговать.

— Боюсь, сударь, что у меня есть преимущество перед вами, — сказал он.

— Какое преимущество?

— Предложив вам подогретого вина, я взял на себя смелость послать одного из моих солдат, чтобы он посмотрел ваших... как бы это сказать? Словом, ваш товар. И он доложил мне, что у вас имеются еще две девицы, но они не отличаются ни красотой, ни хорошими манерами.

Капитан произнес это весьма заносчиво, но Фискель только рукой махнул.

— Капитан, ваши подлые уловки столь же напрасны, сколь и предсказуемы. Эти девицы вас не касаются, а их прелесть или отсутствие таковой не имеет отношения к нашему торгу. — Торговец живым товаром — теперь Мелли поняла, что он промышляет именно этим, — привык, как видно, к перепалкам со своими клиентами. — Я, быть может, еще и не возьму у вас эту девушку. Да, она хороша, но уже не первой молодости, и нрав у нее буйный.

— Ей еще и восемнадцати нет, а строптивость, если подыскать другое слово и назвать ее живостью характера, даже привлекательна в женщине. — Капитан сохранял свою небрежную позу, и Мелли почти что пожалела его — торговец, уж конечно, его перехитрит.

— Может быть, тут, на Севере, она и считается молоденькой, — возразил Фискель, — а на Дальнем Юге она уже старая дева. С ее первой крови прошло уже несколько лет.

Мелли невольно смутилась, услышав, как мужчина упомянул о столь деликатном предмете. За всю ее жизнь мужчины ни разу не заговаривали с ней об этом, и Мелли полагала, что женские секреты им неведомы.

— Нам обоим известно, Фискель, что вы не весь свой товар продаете на Дальнем Юге. Насколько я слышал, вы ведете дела и поближе — скажем, в Аннисе и Брене. Для тех мест девушка достаточно молода. — Капитан говорил все более запальчиво. — Она красива, происходит из знатного рода, прекрасно сложена, хорошо воспитана — и не пытайтесь выставить ее передо мной как невзрачную старую деву.

— Вы говорите, она девственница?

— Ручаюсь вам.

Фискель издал испорченной стороной своего рта пренебрежительный хлюпающий звук.

— Невелико сокровище. Сама тощая, глаза темные, а грудь маленькая. Даю вам на сотню меньше против вашей цены.

— У нее белая кожа, синие глаза и округлые бедра. Меньше того, что назначил, не возьму.

Мелли этот торг привел в негодование — тем более что в словах торговца, сколь бы неприятны они ни были, заключалась некоторая доля правды.

— Да не стоит она трехсот золотых, — стоял на своем Фискель. — Волосы у нее почти что черные, подбородок торчит вперед, и она чересчур длинная. Один ее рост отпугнет половину покупателей — мужчины не любят, когда женщины выше их.

Мелли казалось, что Фискель способен хаять ее хоть до конца зимы, но она утешалась тем, что он говорил бы то же самое и о наипервейшей красавице.

— Двести пятьдесят — последнее слово. — Бравый капитан сдавал позиции: ему уже нечего было противопоставить уничижительным замечаниям Фискеля.

— Двести двадцать пять, и по рукам. — Фискель улыбнулся половиной лица, в то время как другая осталась неподвижной, — довольно жуткое зрелище.

Капитан подкрутил кончики усов, не скрывая своего недовольства.

— Двести сорок.

— Двести тридцать.

— Идет.

Фискель, протянув капитану свою руку с длинными ногтями, скрепил сделку. Но капитан лишь сделал вид, что ударил по ней, не коснувшись ладони, и не без сожаления взглянул на Мелли.

— Вы заключили выгодную сделку, Фискель.

— Бывает и хуже, — пожал плечами торговец, расстегивая пояс, и Мелли на один страшный миг подумалось, что он хочет высечь ее или овладеть ею. Но он лишь запустил пальцы в прорезь на внутренней стороне ремня и достал оттуда два золотых слитка, каждый стоимостью в пятьдесят монет. Фискель вручил их капитану, а тот поскреб золото ножом, проверяя, настоящее оно или нет. Фискель вернул пояс на место. — Остальное получите, когда я проверю истинность вашего слова.

— Какого слова?

— Что она девственница. Вы испытали золото, я должен испытать девушку.

Капитан остался недоволен, но Мелли было на него наплевать — ее волновало другое. Что еще за испытание придумал для нее торговец? Она вспыхнула от гнева, но заставила себя успокоиться. Быть может, оставшись наедине с Фискелем, она сумеет пустить в дело нож.

— Беспокоиться не о чем, капитан, — говорил между тем торговец. — Я возьму ее с собой в гостиницу, посмотрю, как с ней обстоит дело, и уплачу вам что должен. Разумеется, если она окажется порченой, я потребую задаток назад, — бросил Фискель, сощурив здоровый глаз. — Впрочем, в таком случае я согласен избавить вас от девушки за тридцать золотых.

Капитан неохотно согласился.

— Я оставлю у гостиницы часового на случай, если вам вдруг захочется уехать среди ночи.

— Вы слишком добры. — Фискель склонился так низко, как только позволяло его увечье, и сказал Мелли: — Пойдем, девушка. Я желал бы покончить с этим делом еще до утра.

В Брене темнело рано. Солнце опускалось за горы на западе, и тень их падала на город. А в холодные зимние ночи, такие, как теперь, от озера поднимался туман, окутывая Брен ледяным покрывалом.

Если кто и решался выйти в такую пору на холод, то лишь в поисках тех скудных развлечений, которые город мог предложить. Брен не был знаменит ни искусствами, ни тонкой кухней, ни мудрыми беседами. Брен был городом силы, городом, знавшим цену крепкой армии и умевшим ценить сильных мужчин. Ночью мужчины Брена — женщины в счет не шли — развлекались тем, что осушали пару мехов дешевого эля и ставили на одного из бойцов у ямы, а если оставалось еще несколько медяков, то тратили их на шлюх.

Шлюхи в Брене не разгуливали по улицам и не толклись у таверн — погода для их легких нарядов была чересчур холодной. Своим ремеслом они занимались в борделях, которые помещались поблизости от бойцовых ям. Мужчина, выиграв заклад, обыкновенно шел к женщинам отметить удачу, а тот, кто проиграл, искал у них утешения. Утешиться, впрочем, можно было не с одними только женщинами, хотя Брен как солдатский город решительно осуждал все, что почиталось недостойным мужчины.