Артур Баневич - Драконий коготь

— Ну и при чем тут Малый Чиряк?

— Когда Махрусовы рыцари в конце концов из города убрались, а ограниченный контингент союзных войск стоял там двадцать лет с лишком, то одни только голые стены остались. Столица так и не воспряла, хоть и давние это были времена. Люди там помнят ту руку братской помощи, а как вспомнят, так зубами скрежещут.

— Вот они и решили правокружцам отомстить, дракона Полыхача укокошить, устроив большое туристическое представление? Да?

— Нет, Дебрен. Видишь ли, Бикопулисс еще стоит. И держит несколько колоний, разбросанных вдоль Междуморья. Но теперь это островки, окруженные владениями язычников. Войска Везирата давно через ущелья прошли, на континент перебрались. Все захваченные ими земли когда-то были императорскими провинциями. Левокружцы там живут. Их никогда не интересовал Восток, для них Виплан кончается там, докуда доходят границы Варленской Империи. Ну, может, еще Лелонию некоторые к своему кругу милостиво причисляют. А юго-запад, Констанские горы — все это для них уже чуждый мир. Только ведь этот мир-то с их миром соседствует, и между ними ни моря нет, ни гор особо высоких, ни даже какой-нибудь большой реки. Поэтому все громче на випланских дворах можно услышать, что надо бы с этим чертовым султаном покончить. Собрать армию и двинуть на юг, пока еще он до императорских земель не дошел. Потому что как только дойдет, так сам двинет. На север и восток.

— Скверные это вести, — вздохнул Збрхл. — Война с язычниками, идеологическая, конечно, хреновый интерес. Из Зули идут пастырские послания о мире меж детьми Махруса, так что рынок чертовски сужается, к тому же на фронтах с язычниками платят мало, взывая к бескорыстной гибели за веру. Девок мало, попов с избытком. Тьфу! Не для приличного солдата этот театр. Вдобавок в неволю не берут, а на месте режут.

— А может, — спросил Дебрен, — вы сюда вербовщиками приплыли? Полыхача под Махрусовы штандарты затащить? Было — не было, наш дракон язычников, наверное, жрал бы с большим удовольствием.

— Не ехидничай, Дебрен. Император знал, чем такая братская помощь заканчивается. Союзные короли, как всегда, друг друга сожрут и домой вернутся, ничего не добившись, а уж опустошений натворят, девок перепортят, скота нахапают, хозяев пожгут, что только садись и плачь. Стыдно говорить, но люди на юге все громче болтают, что уж лучше под султанский каблук пойти и жить в мире, чем постоянно от голода и меча валиться.

— Ага, понимаю. Полыхач должен был в секретных службах работать, бунтарей и пораженцев истреблять. Дракон — как столп Управления Охраны Трона. Неконвенционно, но и неглупо.

— Нет, Дебрен. Просто за превентивную экспедицию на юг громче всех в Маримале и на Анвашских островах орут. Похоже, дела зашли далеко, королевские квартирмейстеры скот скупают, телеги… Корабли подорожали на всем побережье. Быть войне. Большой и кровопролитной. Вот Император и надумал отодвинуть бойню от своих границ. Без шума. Отсюда гражданский и чисто академический характер нашего похода. И как можно дальше. Насколько удастся. В частности, и для того, чтобы никто не выискивал источник войны в Бикопулиссе. Поэтому в качестве цели избрали другой конец континента. Горловину.

— Погоди-ка… Ты хочешь сказать…

— Сто лет анвашцы и маримальцы колошматили друг друга, прежде чем спорные объекты в прах обратились и сорняками поросли. И удалось достичь компромисса. Установились равновесие и мир. Договорились, что кому причитается. Обе стороны сохраняли престиж. В зоне Горловины, иначе — Анвашского канала, у каждого клочка земли, у каждого поселения есть свой суверен, и те, кто войну пережил, смирились с существующим положением. Да. У каждого клочка земли, кроме острова Малый Чиряк. Бесполезного, пока жив дракон и пока каждый, кто ногой на него ступит, погибает. Со свидетелями заодно.

— Венсуэлли, но это же территория Дракии. Какое дело королям, к тому же таким королям, до зачуханного островка в каком-то зачуханном княжестве? Ты не обижайся, Ронсуаза.

— Никакого. Пока княгиня Помпадрина, комплексующая из-за второразрядности своего княжества и своего пола, торжественно не раструбит, что после пятивековой оккупации ее доблестные рати очистили последний клочок княжества от драконьей тирании. Ибо тогда, уважаемый чародей, все закипит, как в борделе, в который угодил таран. Полетят все мирные договора. В Дракии, откуда Гельвим отправился в Анваш воевать, сто лет дрались за каждый камень, потому что каждый камень в договорах упомянут. И мирных, и ленных, не говоря уж о наследственных. Юридическая ситуация княжества настолько запутана, что даже крючкотвор опп Гремк однажды признался, что у него в башке закипает, когда он об этом думает. Он уверен в одном: как только штандарт Помпадрины над этим, прости за выражение, чирием заполощется, то в Эйлеффе и Тамбурке короли от радости на тронах подпрыгнут, потому что каждый будет свято убежден, что приобрел новый лен.

— Понимаю. Потому и появился Голубой рыцарь… Но… почему на коне? И что с Лобриком и Саскоуром?

— Лобрик был анашем, а Саскоур — подданный маримальского короля. Лобрик первым ступил на девственную землю. Но деревянной ногой. Саскоур должен был землю облобызать, но с трапа не сходить. Так их обучили, а поскольку оба были пьянчугами, то для гарантии инструктаж гипнозом углубили. Ну и что-то не получилось.

— Надо было как следует за бочками с вином присматривать. Дешевле б обошлось.

— Ничего ты не понимаешь. Они должны были напиться, так задумал Вендерк. Рыцаря споить не удалось, тогда его двойным гипнозом одурманили, а жену и детей должны были обратить в холопов, если он что-нибудь не так сделает. С коня он не должен был слезать. И произнести речь, в которой постоянно упоминать о добродетельности Помпадрины Добродетельной, добродетельность коей высоко ценя, сушу, им добытую, Голубой рыцарь своей госпоже к ногам бросает. А теперь представь себе, как будет выглядеть международный арбитраж, когда короли начнут решать, кому Малый Чиряк юридически принадлежит. Каждый пришлет своих юристов, прожженных пройдох, гибкостью выкрутасов превосходящих шнурки для ботинок. А они с ходу примутся орать, с радостью подкрепляясь реляциями знаменитой госпожи Солган. И о том, что-де нога Лобрика не играет роли. И о том, что целованием-то чужую землю в свое подданство обращает Отец Отцов, а не какой-то обделанный матросик. И о том, что пьяный матрос первооткрывателем считаться не может. И о том, что особенно важно, насколько он был пьянее или трезвее другого. И о том, что не голодранцы земли открывают и от имени своих суверенов принимают во владение, а только дворянин, который первым на берег с лодки сходит. И о том, что именно сам дворянин, а не его конь, и что благородный дворянин может до самой своей сраной смерти по девственным берегам галопировать, ни в чем их статуса не изменяя, если хоть немного не поднатужится и со своего седла не сползет. И наконец вылезет проблема намерений господина Голубого, который остров положил к ногам какой-то якобы добродетельной княгини, хотя, как каждому ребенку известно, Помпадрина с двенадцати лет спала с каждым, на ком штаны держатся, и при всей осторожности тройку ублюдков заимела.