Ярослава Кузнецова - Чудовы луга [СИ]

— Что же, к какому месту примотать, то место удачливей прочих окажется?

— Удачливей, любезный сэн, но не за счет прочих. За счет самой удачи, что сбежать не может.

— А, вот это дело! Польза немалая, должно быть. — Радель негромко хохотнул. — А скажи мне, добрый юноша, на какой же член все больше удачу прикрепляют?

Лаэ опять хмыкнул:

— Да вы же знаете ответ, любезный сэн. Два члена у человека в жизни самые важные. Десница и тот, что между ног.

— Интересно, — Радель приподнял бровь. — А ты бы который выбрал?

Лаэ пожал плечами.

— Никоторый. Я бы голову выбрал.

Лорд Гертран расхохотался, но тут же сморщился и скрипнул зубами, неловко двинувшись. Ласточка, потрошившая ощипанного петуха, дернулась было к больному, но Лана уже поправляла постель, помогая милорду улечься поудобнее.

— Ты, парень, непрост, я смотрю. — Радель отдышался и снова разулыбался. — Говоришь складно, хоть и найл, и акцента не слышно. Ты ведь благородной крови?

— Мой отец Лайго Экель, по прозвищу Горностай.

— Экель? Погоди, ты найгонец? Из Леуты?

— Пока в Леуте сидел Сагарэ Аверган, отец был в изгнании. Мать с сестрой погибли, а меня он вывез. Служил у Кадора Тернского ровно десять лет, потом вернулся. Я в Даре большую часть жизни прожил, от того и говорю складно.

— Твой отец с тобой?

— Это я с ним.

— Как так получилось, что вы на службе у самозванца оказались?

— Судьба. — Лаэ растянул в улыбке губы, но глаза не улыбнулись. — Хуго Вольк захватил наш корабль, мы бежали из плена. Отец хотел нас вывести через дарские земли, мы еще до дождей поднялись по Реге, но потом нарвались на засаду и заблудились в болотах на границе. Я ранен был и совсем ослабел.

Ласточка слышала достаточно историй про зверски жестоких ингов, которым Найфрагир отдал Немой Берег под поселения. Сказывали, что Химера нередко делает свои дела ингскими руками.

— Судьба или случай вывели вас к Верети, это я понял. — Лорд Радель смотрел на найла, приприподняв бровь. — А по какой причине вы пошли служить разбойнику и злодею?

— Так это для вас он разбойник и злодей, — мягко отвечал Лаэ. — А мы увидели звезду во лбу у него.

— Какую еще звезду?

Лаэ помолчал, потом сказал тихо:

— Есть такой изначальный закон, любезный сэн, оставшийся нам от старых богов. Принявший угощение, а паче спасение из рук волшебного существа, обязан отблагодарить его так, как оное существо пожелает. Кай пожелал службы.

— Волшебное существо? — Радель криво усмехнулся. — Священники говорят, что он продал душу дьяволу или что родился демоном. По-твоему это не так?

— Да хоть бы и так. Закон есть закон.

— Это правда. — Радель откинулся на мешках, глядя в пыльную тьму под потолком. — Поэтому Соледаго, королевский рыцарь, скоро пойдет на приступ. Рано или поздно он возьмет Вереть. Я знаю, что найлы честно сражаются за тех, кому служат. И вы ляжете в эту землю, так и не увидев дома.

Ланка шевельнулась на своей подстилке, блеснули в полумраке испуганные глаза.

— И вы тоже, любезный сэн, — спокойно ответил Лаэ.

— Да, скорее всего, — согласился Радель.

— Неужели сэн Мэлвир и сэн Марк не пойдут на переговоры? — Ласточка стиснула кулаки, но, сдержавшись, разжала их и скрестила руки на груди.

— Марк-то пойдет. Но войском командует Соледаго. — Радель продолжал разглядывать темноту над головой. — А каков он, когда понадобятся решительные действия… не знаю.

— К вам на помощь, милорд, он бросился, забыв про раненую руку. Хотя за полчетверти до того, как на вас напали, лежал без памяти и бредил. Сэн Мэлвир не оставит вас в беде! Вот увидите, как только рассветет, он пришлет парламентеров.

— Хорошо бы.

Радель замолчал, стало слышно, как булькает суп в котелке, как потрескивает и осыпается в камине торф. И как воет ветер снаружи, сотрясая старые ставни. И как галдят и ссорятся над крышами вороны.

Вороны проснулись? Уже рассвет?

Ласточка потерла лицо, тряхнула головой. Действие чудьего молочка закончилось, тело ныло и гудело от усталости. Она с трудом поднялась, хватаясь за поясницу. Подошла к окну, откинула рогожу. Выдернула комок ветоши, затыкающий щель в ставнях. Внутрь потек сырой белесый воздух, пахнущий снегом, разбавляя угарную духоту в комнате.

Рассвет был синим, как асулинский кобальт. Окно смотрело на юго-запад, на ровную васильковую синь без оттенков. Угол стены и башня расплывались чернильными кляксами, кромки заснеженных крыш существовали только в воображении, глаз не различал грани снега и неба. Ворот отсюда не разглядеть, виднелась лишь яма двора в лоскутьях времянок и дно ямы, темно-голубое, как небо, еще не тронутое ничьими сапогами.

А, уже тронутое. Наискось по двору спешила чья-то фигура в развевающемся плаще. В вороньи крики и посвист ветра вплелся знакомый звук. За стенами трубили рога.

— Милорд! — Ласточка обернулась от окна. — Слышите? Я же говорила, что сэн Соледаго вас не бросит!

.

Пожалуйста, не уходи… хотел сказать Кай, но он уже засыпал и распухшие от поцелуев губы едва шевельнулись.

Сладковатый вкус марева вязал рот. Слабый-слабый, еле уловимый, ускользающий привкус отравленного молока.

В голове было пусто и звонко, словно рухнули стены или разлетелась стая нетопырей, угнездившихся там давным-давно.

Кай закинул руки за голову, даже не стараясь сдержать разъезжающуся на пол-лица улыбку. Облизнулся. Прикрыл глаза.

Потом сообразил, что валяется на каких-то тряпках в комнатушке настолько тесной, что сапоги торчат в коридор, не давая двери закрыться.

В коридоре слышался недовольный голос Ласточки, выговаривающей то ли страже у комнаты ее разлюбезного лорда, то ли еще кому.

Мары болотные, лежу здесь, как девка с задранным подолом… Надо встать, что ли… Неплохо будет, если мои люди найдут своего лорда в таком виде…

Губы разъезжались.

Паутина на потолке свисала клочьями. Ее шевелил сквозняк.

Вот она ходит там по коридору, его хорошая, и ей нужно то и се, пятое и десятое. Лаэ наверное с ног сбился.

Требовательная она очень, его хорошая.

Она хочет, чтобы огонь горел в очаге, и варился суп, и чтобы простыни были чистыми.

Он разрушает.

Она возводит.

К чему это…

В спину упиралось что-то твердое, кололось. Должно быть, смятая корзина. Пересохшие ивовые прутья разломились и торчали, как иглы.

Далеко-далеко слышался голос, тихо, на грани сознания, ускользая, как шепот.

Кай узнал его, напрягая слух.

Ветер… свистит ветер, проникая в узкие бойницы на вершине башни. Сыплет и сыплет сухую снежную крупу.

Хлопает ткань.

Темно.

Голос цедит слова по капле, как лекарство в стакан.

Ему отвечает молчание ночи и холодный голос ветра, пробирающий до костей.