Ярослава Кузнецова - Химеры [СИ]

— Вот и лады. Да и главный калибр не подкачал.

Волны стали утихать, небо постепенно прекратило мешаться с морем. Гваль облегченно выдохнул. Только сейчас он заметил, что стекла по правому борту ходовой рубки выбиты. Ничего себе.

— Столкновения с леутцами мне больше нравились, — Юго потер разбитый лоб, приложился обо что-то, пока его кидало по рубке. — Штурвалом, что ли, получил.

— Связь есть. С «Авалакха» передают, — радист бы так же всклокочен и грязен, как они все. Ну скажите, откуда на образцовом найфрагирском корабле может взяться грязь?

— Что там.

— Его Величество…

— Что?

— Говорят, без сознания.

Гваль отошел к пустому, без стекла, проему и вдохнул влажный воздух, перемешанный с запахом пороховой гари и еще чего-то едкого, незнакомого. Небо было светлым, солнце, как поплавок, болталось за горизонтом, оставив их корабли в руках белой северной ночи.

Кое-где выступали темные острова, топырящиеся лесом шипов. Мертвый дракон, огромный, долгий и невозможный, покойно лежал в плотной соленой воде, а под ним лежала бездна.

Дрожали руки, горло пересохло и саднило от криков. Мозг отказывался принимать происходящее.

Застрекотало на пределе слышимости — чудом уцелевшая «камана» возвращалась на палубу.

— Одно могу сказать, приказ открыть огонь я отдал раньше, чем понял, что такое на нас набежало, — Юго ухмыльнулся. Известие о ранении Его Величества не слишком его взволновало. — Ждал подлянки, но не такого размера. Может, пары подлодок, как всегда. Неужели кто-то из предков всплыл из глубины?

— Не думаю, что это был предок.

Гваль смотрел на махонькую стрекочущую «каману», избегая наводить бинокль на останки чудовищной туши, словно она от этого могла исчезнуть — и поэтому увидел первым.

С неба прямо на них стремительно падала серебристая точка. А за ней, на ней и вокруг нее клубился черный рой — будто осы.

Только, судя по всему, это были очень большие осы.

Сторож Журавьей Косы против ожиданий не спал, на первый же гудок выскочил из домика.

— Господин Илен! Слава Богу, хоть кто-то… что там в столице стряслось?

— А что там стряслось? — удивился Рамиро.

— Как, вы не знаете? Жертвы, убийства, все горит! У меня семья на Песчаной… Господи, я тут с ума схожу.

— Эм-м-м… — сказал Рамиро.

— А вот это… это кровь! Откуда на вас? — сторож пытался рассмотреть его сквозь полуопущенное стекло.

— Ерунда, собаки покусали.

— Какие собаки?

— Бродячие.

Рамиро отмахнулся, будто нападения собак — обычное дело в столице.

— Так вы ничего не видели? — отступил сторож.

— А что радио говорит?

— Да не слышно радио, помехи адские! Что-то про Полночь твердят, на дролей ссылаются.

Рамиро потер переносицу и полез за папиросами.

— Так вы ничего не знаете? — В голосе сторожа слышалось то ли разочарование, то ли облегчение. — А кто там у вас? Мальчишка ваш?

— Ну да. Спит.

— А чего вы ночью-то приехали? Я думал, все работы сделаны…

— Я тоже так думал. Нет, еще не доделаны дела.

— Ну, проезжайте тогда.

Шлагбаум поднялся, и Рамиро въехал в «Новые Сумерки».

18

На экране мелькнула когтистая лапа, сноп помех расчертил изображение белыми трещинами. Звука не было, но хлопанье чешуйчатых крыльев и яростные выкрики, исторгаемые зубастыми пастями, звучали прямо в голове. Серая сеть моря приближалась, тошнотворно вращаясь. Герейн почувствовал головокружение. Несколько быстрых, дерганых рывков, картинка сместилась, мелькнула располосованная в нескольких местах верхняя оболочка ската. Хвостатая тварь, сгорбившись и дергая зазубренным хвостом, как бичом, драла серебристую ткань с остервенением кота. Рядом спикировала еще одна, вцепилась, раскрыла пасть, зашипела в камеру, подалась вперед; надвинулось бронированное черными чешуями брюхо, снова по экрану побежали зигзаги и полосы.

Скат падал, крутясь волчком, и урывками передавал последние крохи информации.

— Держи его! Сель! Выравнивай. М-мары драные.

Герейн заставил себя смотреть на небо, исчерченное силуэтами поршневых истребителей, на черные кляксы тварей, вывалившихся из воздуха, как из дырявого мешка, на расходящиеся в серой глянцевой воде пятна драконьей крови, на силуэты потрепанных кораблей внизу — все это мелькало в сумасшедшей карусели. Скат неостановимо падал, и все усилия дролери выправить его пропадали впустую.

— Бесполезно.

Мелькал в небе маленький «алькон» с серебряными полосами на крыльях, вел за собой другие машины — Сэнни был в своей стихии, на своем месте. Столкнулся со стремительной спиралью полуночных тварей, выпал из кадра, снова мазнуло по экрану холодной северной водой — тени и вспышки отражались в ней.

Герейну жгло глаза — он никак не мог сморгнуть. Казалось, что опустит веки — и случится что-нибудь непоправимое. Костяшки стиснутых в кулаки пальцев болели. Ему надо быть там, рядом с братом, вести «серебряные крылья» в бой, пулеметным огнем полосовать врага, древнего — и такого реального теперь, когда привычный мир в одночасье рухнул.

Машина принца вскользь пересекла силуэт одной из тварей, перекувырнулась в воздухе и вошла в штопор, закрутилась, как кленовая крыльчатка. Тварь, посеченная пропеллером, падала рядом, кувыркаясь, била уцелевшим крылом. Потом бок ее словно взорвался — сработало противовоздушное орудие с одного из кораблей — тварь отбросило в сторону. «Алькон» падал и падал, и вращался, его выносило из поля видимости, и падал скат — бесконечно, в тягучем вязком воздухе — пятна, всполохи и мелькание.

Обычный пилот уже потерял бы сознание, но это же Сэнни, он не может, он шутя выдерживает перегрузки большие, чем способен человек, и Герейн выдерживает. И раньше шутили, что скорее развалится самолет, чем сидящий за штурвалом Лавенг. Крепче нас только чистокровные дролери, они сделаны из посеребренной стали, но и мы… Где этот чертов «алькон», ничего не видно, только влетел в стаю полуночных хищников другой истребитель, ослепительная беззвучная вспышка, обломки, ошметки, горящие и неистово мечущиеся то ли огромные зубастые птицы, то ли драконы; ватные шарики шрапнели, пыхающие здесь и там…

Герейн проклял дролерийскую связь. Насколько лучше получить донесение, скупые карандашные строчки, бесцветный голос гонца, но видеть воочию — и не иметь возможности вмешаться, помочь, лететь рядом… Давай, выравнивай машину, что же ты!

Истребитель принца дернулся, выровнялся, накренившись на одно крыло, резко пошел вверх, волоча за собой черный, топорщащийся гребнями и раззявленными пастями длиннющий шлейф.

Сэнни был пилотом от бога.

Изображение сильно затряслось, мимо пронесся, сливаясь в серую полосу, борт корабля, мелькание, световой шум — Вран, сделай что-нибудь! — в камеру плеснуло, снова дернулся, извиваясь, чей-то глянцевый, роговыми крючьями покрытый хвост — и экран потемнел.