Аннетт Мари - Уроки избавления от злых сил для экспертов

Он пожал плечами.

— Но зачем? Ты атаковал их?

— Атаковал? — он даже отшатнулся. — Нет!

— А тогда что?

— Она попросила.

У меня отвисла челюсть.

Прищурившись, он уставился на меня:

— Иногда payashē хотят спариваться, но так, чтобы в итоге не было детей. Когда я стал достаточно взрослым, некоторые payashē из pashir говорили мне, что я должен дать им еду.

Не знаю, как, но моя челюсть отвисла ещё больше.

— Я знал, что они не хотят детей от меня, потому что я из Дома Валиир, но… — он снова пожал плечами.

— Но? — пропищала я. — Но что?

— Ты покраснела.

— Конечно же я покраснела, — выпалила я. — Ты только что признался, что переспал с целой коммуной женщин!

— Переспал? Я не понимаю…

— Спаривался, — поправила я себя. — Ты спаривался с кучей женщин! Я думала, что ты пока не хочешь детей!

— Мы не сделали детей.

— Откуда ты знаешь? У демонов есть контрацептивы? Любая из них могла случайно забеременеть, а ты сбежал и не вернулся, так что…

— Случайно? — его зрачки шокировано расширились, — hh’ainun могут случайно сделать детей?

Я откинулась назад в изнеможении:

— Да. А payashē так не могут?

— Они сами выбирают, когда пора заводить детей. Payashē могут много раз принять демона и насладиться спариванием, но при этом, они не хотят, чтобы он был отцом их ребёнка. Демоны не знают, когда payashē решит забеременеть.

— Так что, некоторые демоницы выбирали тебя, чтобы насладиться спариванием?

— Почему ты злишься? — спросил он, усаживаясь прямо, и пряча руки между коленей.

Злюсь? Я не злюсь. Вообще ни капли. Просто я… не спокойна. В этом я могла себе признаться. Я была не спокойна, а сердце сжималось так, будто кто-то накинул на него лассо и тянул, тянул, тянул.

— Когда я… — начала я осторожно, — дала тебе клубнику. Ты её принял, чтобы мы могли насладиться спариванием?

Когда он продолжал молчать, я решилась взглянуть на него. Он выглядел более смущённым, чем когда-либо.

Остатки гнева сменились болью. Ах. Вот оно. Правда.

Он уже принимал такие ничего не значащие предложения в прошлом. Так что для него моё приглашение тоже ничего не значило. И всё бы хорошо, вот только для меня это значило многое! Когда я предложила ему клубнику, я обнажила перед ним сердце и душу! Я решилась раскрыть чувства!

Я только сейчас поняла, как сильно хотела, чтобы для него это тоже значило что-то особенное!

— Я оставлю тебя отдыхать, — подорвалась я с кровати.

— Vayanin?

Я поспешила к двери, намереваясь сбежать отсюда. Мне нужно побыть в одиночестве и зализать свои раны — а также разобраться в том, почему мне вообще больно, потому что мне непонятны все эти чувства, что я сейчас испытываю.

Матрас скрипнул, когда он скатился с него, а затем его рука вцепилась в мою. Он развернул меня к себе. За стеной продолжала реветь стиральная машинка, пока его глаза метались по моему лицу.

— Что случилось?

— Ничего.

— Ты врёшь, — прорычал он, раздражаясь.

— Я ухожу, — я попыталась вырваться из его хватки.

Он рванул рукав моего свитера, притягивая меня к себе:

— Скажи мне, что случилось.

— Я не хочу об этом говорить.

— Я только что рассказал тебе то, о чём никогда никому не рассказывал!

— Это… это не значит, что я тоже должна тебе всё рассказать!

Он гневно обнажил зубы. Я отпрянула — рукав моего свитера стал натянут, как струна. Он дёрнул меня на себя. Я вырвалась, и раздался треск ткани.

— Отпусти меня, — начала я паниковать.

Он так резко отпустил меня, что я споткнулась. Его тёмные глаза обжигали холодом, пока он гневно вдыхал воздух через нос.

— Страх, — прорычал он. — Снова страх. Чего ты боишься?

Я сделала ещё один шаг назад.

— Я не ранил тебя. Я никогда не причинял тебе боли, — его хвост дёрнулся, зацепив коробки. — Что мне сделать, чтобы ты меня не боялась? Что я делаю не так?

У меня перехватило дыхание. Спина упёрлась в стену.

— Это я всегда боюсь, — разочарованное рычание придало грубость его словам. — Тебя так легко сломать. Я всегда боюсь, что ты поранишься. Я слежу за тобой и защищаю тебя, но ты всё равно ранишь себя, и всё, что я делаю — этого недостаточно. Почему я так боюсь за payilas, которая думает, что я могу ранить её?

Я уставилась на него, забыв, как дышать. Во мне кипели беспорядочные эмоции. Эмоции, которые я не понимала. Я знала только лишь то, что моё сердце бешено колотится, а голова кружится, а он говорит мне, что боится за меня. Боится, что я поранюсь. Что мне будет больно.

Он отошёл от меня, а затем, оскалив зубы, вернулся на середину комнаты:

— Ты не боялась меня, когда у тебя был инферно. Тогда я был твоей игрушкой. А теперь его нет, и я стал опасен для тебя.

— Нет, — я оторвалась от стены, — Это не так!

Он прищурился.

— Сейчас я боюсь, потому что… потому что ты очень сильный. И ты сможешь прижать меня к полу и удерживать, а я не смогу ударить в тебя магией, как payashē.

— Я не наврежу тебе! Почему ты этого не знаешь?

Я резко втянула воздух:

— Когда ты… когда ты спаривался с payashē, ты её боялся?

— Да, — он сжал челюсть.

— Зуилас, ты для меня как payashē, - прошептала я. — Я не могу не бояться тебя.

— Но payashē не хотели защитить меня! Они обо мне не заботились!

Я застыла на месте. Даже сердце, и то перестало биться.

— Ты заботишься… обо мне?

— Я защищу тебя и не причиню боли, — он быстро моргнул, как будто пытался подобрать слова на этом чуждом ему языке, который ему пришлось выучить. — Я хочу, чтобы ты всегда была в безопасности.

Потребовалось мгновение — всего мгновение, чтобы слова зафиксировались в моей голове, а затем моё тело начало двигаться.

Я не волновалась, не задавалась вопросами, не сомневалась и не думала, думала, думала, как это описывает Зуилас. Я преодолела расстояние между нами и протянула к нему руки. Мои ладони нашли его лицо, пальцы вцепились в шею. Я встала на цыпочки.

И прижалась губами к его губам.

Он застыл на месте.

Я отстранилась. Дыхание было прерывистым, а щёки полыхали огнём. Но я не убрала руки и не отвела от него своих глаз.

— Вот так люди показывают, что они заботятся о ком-то. И что они… ну… хотели бы… спариваться, — закончила я едва дыша.

Он уставился на меня, и мой пульс начал зашкаливать — такой напряжённый, почти вызывающий, был у него взгляд. Его руки обвились вокруг моей шеи. Тёплые ладони и большие пальцы рук прижались к моим щекам. Наклонившись, он медленно приблизил своё лицо к моему, соприкоснувшись носами.

А затем он прижался своими губами к моим.

В животе запорхали бабочки. Он на мгновение замер, выжидая, что я сделаю: испугаюсь ли. Оттолкну ли. Вместо этого я сомкнула пальцы на его запястьях, слегка приподнялась и принялась исступлённо его целовать — и он отвечал мне таким же голодным поцелуем.