Алина Углицкая - Невеста эльфийских кровей

– Не ерепенься. Давай, поцелуй меня. Хочу узнать, правду ли говорят, что эльфийские поцелуи раздувают огонь в крови?

В один момент он подмял ее под себя. Его лицо оказалось так близко, что Ринка смогла рассмотреть каждую пору.

А потом что-то случилось.

Она не могла понять, что. Только помнила, как внутри стало вдруг горячо, а потом как-то пусто. Что ее руки взлетели сами собой, с неожиданной силой толкая Герхарда в грудь. И что чашка, которую она продолжала сжимать, ударила его по губам…

Герхард скатился с дивана.

Какое-то время он сидел на полу, обескураженно потряхивая головой. Потом прикоснулся к разбитой губе, глянул на пальцы, перевел взгляд на девушку.

Та смотрела на него с нескрываемым ужасом.

– Зря, – произнес он, стирая кровь и глядя на нее исподлобья. – Ох, зря. Ты даже не представляешь, что я могу с тобой сделать.

На звук сонетки в комнату влетел мажордом:

– Вы меня звали, ваша светлость?

– Да, – бросил Герхард, не спуская с Ринки мстительного взгляда, – вызови констебля. Я хочу сделать заявление.

Еще день назад она была воспитанницей монастыря и примерной ученицей. Еще несколько часов назад она была новобрачной. И пусть жених оставлял желать лучшего, но он, по крайней мере, обещал ей дом и защиту.

А теперь она стала вдовой, обвиняемой в убийстве супруга, и сменила покои эрла на городской каземат.

Прибывший полицейский патруль долго не церемонился. Ей даже слова не дали сказать: скрутили руки за спину, надели наручники и затолкали в черный экипаж без окошек прямо в сорочке.

Свой сюртук Герхард забрал, мстительно процедив, что в тюрьме он ей не понадобится.

На улице царила глубокая ночь. У Ринки от страха и озноба зуб на зуб не попадал. Ее мутило, перед глазами плясали белые точки, и не было сил требовать справедливости или сопротивляться. Да и кто бы стал ее слушать?

Полицейская карета доставила ее в городскую ратушу, в чьих подвалах находилась тюрьма.

– Будешь сидеть здесь до суда, – пробурчал смотритель тюрьмы. Маленький, кривоногий, с обвисшим брюшком и масляными глазенками. Он подождал, пока один из стражников откроет решетку камеры. Второй стоял рядом, следя за каждым движением девушки. – Можешь обращаться ко мне мэтр Дамерье и смотри, не балуй, а то быстро найду управу!

В подтверждение своих слов он указал на плетку, что свисала с его пояса.

Ежась от сырости и сквозняка, Ринка шагнула в камеру. Ей казалось, что она спит и вот-вот проснется. Она даже не обратила внимания, когда с ее запястий сняли наручники.

Но когда решетка, закрываясь, громыхнула за ее спиной, девушка оглянулась.

– Подождите! – словно очнувшись, она бросилась к выходу, вцепилась руками в прутья. – А когда? Когда будет суд?

– Почем же я знаю? Это ты не у меня, у адвоката своего спрашивай.

– У меня его нет, – призналась, опуская глаза.

– Если своего нет, значит судья назначит.

– Но мне нечем платить…

Маслянистые глазки Дамерье тут же ощупали ее с проснувшимся интересом.

– Говоришь, нечем платить… Хм, я мог бы помочь в этом деле, если бы ты проявила немного усердия.

Гримаса отвращения исказила личико девушки. Отшатнувшись, она прошептала:

– Нет. Ни за что!

– Ну, как знаешь, – смотритель пожал плечами. – Посиди здесь, подумай. Как надумаешь – позовешь.

Он ушел в сопровождении стражников, унося с собой масляную лампу, единственный источник света.

Ринка осталась одна. Обхватив себя за плечи, чтобы хоть немного согреться, она огляделась.

Новое пристанище оказалось маленьким, всего пять шагов в поперечнике, темным и сырым. Скудную обстановку составляли рваный матрац, набитый гнилой соломой, да отхожее место в углу, источающее неописуемый смрад.

Единственное окошко, закрытое плотной решеткой, торчало под потолком. Камера была низкой, поэтому, встав на цыпочки, Ринка смогла ухватиться за ржавую решетку и подтянуться. Но вместо неба перед ней оказались булыжники мостовой и чьи-то ноги, обутые в грязные сапоги.

Одно радовало: из окошка шел относительно свежий воздух. Она всю ночь простояла, уткнувшись носом между прутьев, вдыхая запах нагретой мостовой и слушая, как вышагивает патруль вокруг ратуши.

А утром, едва рассвело, в камеру ворвалась матушка Ильза. Отхлестала ее по щекам, оттаскала за волосы, приговаривая:

– Ах ты, гадина! Я тебе такую партию сделала! В люди вывела! Самого эрла на блюдечке принесла! Могла жить и как сыр в масле кататься. А ты вот как мне отплатила?!

– Матушка, клянусь, это не я! Я ничего дурного не сделала!

Ринка пыталась уклониться от несправедливых пощечин, но Ильза не слышала никого, кроме себя. Страх за собственное благополучие сделал ее глухой.

Наконец, устав кричать и ругаться, она оттолкнула воспитанницу, и та упала на грязный пол, заливаясь слезами.

– Матушка, клянусь, это не я! – повторила девушка в сотый раз.

– Что «не я»? – передразнила Ильза, окидывая ее злобным взглядом. – Надо было тебя отдать колдуну, когда он просил. Так нет же, пожалела на свою голову! Пригрела змею на груди!

Ринка лежала, сжавшись в комочек, и плакала навзрыд. От рыданий вздрагивали узкие плечи, а на щеках горели следы от ударов.

– Все, не реви, – пробурчала Ильза, чувствуя, что гнев утихает. – Рассказывай, что случилось.

– М-да, – подытожила она спустя полчаса, когда Ринка, размазывая слезы, икая и захлебываясь словами, озвучила свою версию. – Не учла я, что старик так быстро помрет. Брак-то он хоть успел закрепить?

– П-поцелуем?

– Петушком своим, дура! – Ильза беззлобно выругалась. – Было у вас что или нет, признавайся как на духу!

Ринка энергично замотала головой. Стоило лишь вспомнить престарелого эрла, его мутный взгляд и прикосновение вялых губ, как к горлу опять подкатил горький ком. Наверное, если бы он не помер, то она сама отдала бы душу Пресветлой.

– Понятно, – вздохнула Ильза. – Дура ты, девка. Такой шанс упустила! Теперь еще Герхард этот обвиняет тебя в смерти отца и требует справедливого наказания. Око за око. А судья Глиммер близкий друг покойного эрла, так что сама понимаешь.

Немного подумав, она добавила:

– Ладно, придумаю что-нибудь, ты же мне не чужая. Столько лет растила тебя, почитай с самых пеленок. Найду хорошего адвоката, может и выгорит что.

– Спасибо, матушка…

– Рано благодаришь. Если вытащу тебя отсюда, то весь век не расплатишься!

Она ушла, пообещав передать немного еды и одежды. А Ринка осталась, жадно вслушиваясь в удаляющиеся шаги. Ей казалось, что вместе с матушкой Ильзой от нее уходит прошлое, проведенное в монастырских стенах. И единственный шанс на спасение.

Городская тюрьма жила своей жизнью. В соседних камерах кто-то рыдал, стучал в стены, пел срамные песни. Слышались ругань и жалобы, окрики караульных.