Олег Балханов - Крысобой

Меня зовут Алекс. Внешне я выгляжу вполне обычно, можно сказать — безобидно. Средний рост, среднее телосложение, незапоминающаяся внешность. Я ничем не примечательный обыватель, среднестатистический мелкий клерк. Но приговорили меня не за это. И даже не за сокрытие улик и сопротивление при аресте. На меня повесили убийство пяти человек, которые оказались секретными агентами какой-то спецслужбы. В этой стране куда ни плюнь, в такого агента попадешь. Большой брат следит за тобой.

Смертник может заказать себе шикарный последний ужин. Сначала я так и хотел. Суп из акульих плавников, фуа-гра, рябчики с ананасом и какой-нибудь десерт из экзотических фруктов.

Но потом передумал. Никогда ничего подобного не ел. Отправляться в последний путь под традиционные крики «Мертвец идёт!» со вспученным животом совсем не хотелось. Впрочем, вполне допускаю, что ничего этого и нет в тюремном меню. Не заглядывал, не знаю.

А заказал я пару сочных бургеров из своей любимой сети забегаловок и шесть бутылок имбирного эля. Марку эля не назову, как и забегаловку, у них и без рекламы дела идут отлично. Мне все это принесли без разговоров. Эль перелили в бумажные стаканы. Беспокоятся, чтобы я раньше времени не наложил на себя руки. Такая чуткость меня растрогала.

Если вы спросите, за что меня приговорили к смерти, сразу скажу, что не знаю. Это официальная позиция. На этом стоял и стоять буду до последнего вздоха. Типа обет молчания, как омерта у итальянцев. Меня с кем-то перепутали и все липовые доказательства подделали. И на записях с видеокамер не я, и пушка не моя. Не виноватый я и точка.

Допрашивали меня с особым пристрастием. И пакет на голову надевали, и в ванну окунали. Все хотели выяснить, смогу ли я побить рекорд по задержке дыхания. Мне так и не сказали, удалось мне это сделать или нет. Они наверное расстроились, что я молчал всю дорогу.

Суд прошел в закрытом режиме и тянуть резину не стал. В этом штате по старинке используют электрический стул, чтобы отправить грешника на тот свет. А еще они называются демократической страной. Но по мне так это лучше, чем смертельная инъекция. Уколы шприцем я ненавижу с детства.

Мою апелляцию рассмотрели вне очереди и, конечно, завернули, а казнь назначили в ускоренном порядке. Торопятся куда-то.

Я вот никуда не тороплюсь, наслаждаюсь своим последним бургером и запиваю элем. Укладываюсь пораньше и сплю, как ребенок — крепко и почти без сновидений.

Каждую ночь после назначения даты казни мне снится только один короткий сон под утро. Светят звезды и я медленно лечу в ночном небе над лунной дорогой.

Потом я просыпаюсь и прислушиваюсь. К голосам, которые стал слышать в эту последнюю неделю. Сначала в смысл того, что они говорили, не вникал, не обращал внимания. Скорее всего потому, что говорили они на неизвестном мне языке. Постепенно я к ним привык и однажды утром вдруг обнаружил, что все понимаю.

Они спорили долго и ожесточенно, но не повышая голоса. И спорили из-за того, кому должна достаться моя душа.

О жизни после смерти я никогда не задумывался. Но как насчет при жизни сойти с ума? У меня появились подозрения на этот счет.

— Вот так-так, делите мою душу, значит, — подумал я. — Почему бы вам не спросить мое мнение?

— Он нас слышит? — удивленно спросил грубый мужской голос.

— Это доказывает, что он мой, — ответил ему женский.

Не знаю, что и как это доказывало, но через минуту-другую этот же приятный, чуть хрипловатый женский голос произнес:

— Мы остались одни, с чем я тебя и поздравляю.

— Кто ты? — мысленно спросил я. — И почему я должен радоваться?

— Меня зовут Хильда.

— Мне это ни о чем не говорит. А кто был тот, другой?

— Какой-то безымянный демон. Хотел забрать тебя в ад. Ты же не хочешь попасть туда? — в ее голосе я услышал иронические нотки.

— Смотря куда хочешь забрать меня ты, — ответил я осторожно. Черт его знает, что лучше.

Она засмеялась.

— Чудак-человек. Тебе пока рано в преисподнюю. Формально я не могу претендовать на твою душу, ведь умрешь ты не с оружием в руках и не на поле боя. Но я и не собираюсь забрать тебя в рай для воинов, если ты понимаешь, о чем я. В этом мире его называют по-разному.

— Да, я слышал про Вальгаллу, — до меня начало доходить. — Так ты валькирия?

— Я более древняя сущность — алайсиага. Я отведу тебя в другой мир и силой, данной мне свыше, воскрешу в теле воина, чтобы восстановить там баланс.

Не то, чтобы я сразу в это поверил. Но и к тюремному психиатру записываться не спешил. Хильда на мой вопрос про баланс сказала лишь, что вернется за мной в назначенный день. Я решил об этом пока не думать.

По секрету, не для протокола, могу сказать, что мое настоящее имя — Алексей Сергеев и прозвище Бешеный Пес дали мне не за красивые глаза. Когда руки по локоть в крови, странно, если тебя зовут, например, Добрый кот.

Это был далеко не первый случай, когда меня попросили помочь одному хорошему человеку. Конечно, не бесплатно. Услуги специалиста высокого класса стоят дорого. Это тебе не в штабе писарем сидеть.

Обстоятельства сложились так, что шансов скрыться на этот раз у меня не было. Кто бы мог подумать, что эти негодяи работают на какую-то спецслужбу? Вели они себя как обычные бандиты-отморозки и наверняка знали, на что шли. В общем, сами виноваты.

Я-то был готов ко всему. Я как пионер, всегда готов.

Короче, я в самом деле убил тех пятерых. Такая у меня работа — защищать и зачищать. Язык сломаешь, но юмор у того, кто придумал этот слоган, проявляется не только в этом. Было бы побольше времени, я бы рассказал вам несколько забавных историй. Но за мной уже пришли.

Я совершенно спокоен. Делай, что должно и будь, что будет. Главное, свою миссию я выполнил. Теперь мое место займет кто-то другой. Дай бог ему удачи больше, чем мне.

Молча встаю и иду по коридору, окруженный надзирателями, вспоминая слова одного старого клиента, что человек всегда умирает в одиночестве.

Нет никого, кто уронит скупую слезинку после моей смерти. И это хорошо. Ничто не держит меня в этом мире.

Комната с низким потолком тускло освещена старомодными плафонами дневного света. Пахнет ароматизатором — лесные ягоды и травы. Электрический стульчик выглядит древним раритетом. Если выставить на аукцион, интересно, сколько за него дадут?

Сиденье холодит сквозь робу, давненько сюда никто не присаживался. Меня пристегивают к подлокотникам и ножкам, надевают на голову штуковину, похожую на терновый венец. Все, как в кино, даже как-то неудобно за участие в этом дешевом шоу. Не хватает только команды «Мотор!»

Отказываюсь от местного священника и от последнего слова. Что я могу сказать всем этим людям, что собрались с утра пораньше в соседней комнате за тонированным бронестеклом? Раньше вполне возможно, «пользуясь случаем», послал бы их всех весьма литературно. Но в последние дни на меня снизошло какое-то отстраненное чувство. Даже не знаю, как назвать — не благодать и не просветление, нет. Просто предчувствие, что я в самом начале пути. Как будто кто-то только и ждет, как рука палача ляжет на рубильник. Чтобы забрать меня отсюда.