Джон Бетанкур - Хаос и Амбер

Я нахмурился, подошел к зеркалу ближе и рассмотрел пятнышко более внимательно. В самой его середине алела точка крови. Так выглядела бы отметина после укуса пчелы. Я прикоснулся к пятнышку. Оно оказалось припухлым и горячим на ощупь, но боли я не почувствовал. Может, меня и правда укусило какое-то насекомое? Наверное. Но какое насекомое могло оставить именно такую отметину… и такую, если уж на то пошло, крупную?

Мои щеки не порозовели. Они остались гипсово-белыми, но в целом сегодня я ощущал себя намного бодрее, чем вчера, и уж точно не казался себе человеком, лежащим на смертном одре. Руки у меня подрагивали, но едва заметно, а когда я прошелся по комнате, то установил, что пол и стены ведут себя очень даже смирно. Да, мне определенно полегчало.

Что же до красной отметины у меня на груди… что ж, теперь я жил не в Илериуме. Кто знал, какие клопы и блохи водились во Владениях Хаоса? Я решил, что, если эта припухлость будет меня беспокоить, я попрошу у Анари какой-нибудь мази.

Я перешел к умывальнику, наполнил раковину теплой водой из кувшина, взбил пену с помощью куска мыла и хорошенько вымылся с ног до головы. Когда я вытерся полотенцем, я почувствовал себя намного лучше. Теперь я больше напоминал цивилизованного человека. Рядом с раковиной на полочке лежала острая бритва. Я поправил ее при помощи небольшого куска кожи, висевшего справа от полочки. Потом я снова взбил мыльную пену и сбрил четырехдневную щетину с минимальной кровопотерей. После того как в Джунипере адская тварь, приняв облик местного цирюльника, попыталась перерезать мне горло, я решил бриться, не прибегая к посторонней помощи.

Потом я открыл платяной шкаф и исследовал его содержимое. Там оказалось несколько комплектов одежды, несколько пар сапог и туфель, а также аккуратно сложенное в стопку нижнее белье. Из всех цветов Мэттьюс, похоже, отдавал предпочтение грязно-голубому и разным оттенкам серого. Основательно поразмыслив, я остановился на серых штанах из мягкой оленьей замши и подходящей по цвету рубахе с вышивкой на груди, изображавшей золотого феникса. Именно фениксом я ощущал себя сейчас, фениксом, возродившимся из собственного пепла. Манжеты и воротник были украшены золотой тесьмой, и я решил, что это выглядит очень солидно.

Как и та одежда Мэттьюса, которой я воспользовался раньше, эти вещи очень неплохо подошли мне — ну просто как будто были на меня скроены. Поглядевшись в зеркало, я довольно кивнул. Реалла заставила меня вновь обрести интерес к собственной внешности. Как я ни был скромен, но все же решил, что я — чертовски импозантный мужчина.

Довольный собой, я направился в комнатку Горация и увидел, что мой слуга преспокойно посапывает, лежа на кровати. Вот так-то он за мной присматривал ночью. Эйбер бы с него заживо кожу содрал, если бы узнал о том, что мальчишка покинул свой пост. Я-то как раз ничего против этого не имел. Меня бы совсем не порадовало, если бы Гораций стал свидетелем наших любовных сцен.

— Пора вставать, — сказал я слуге. — Гораций! Гораций!

Он и не думал просыпаться — продолжал храпеть. Бедный малый. Видно, он жутко устал. Наверное, полночи просидел, присматривая за мной. Хорошо, что пришла Реалла и сменила его.

Но, как бы то ни было, сейчас он был мне нужен. Чувство долга — это чувство долга, и мальчишке пора было узнать, что это значит. Когда я служил в армии, я то и дело недосыпал. К этому привыкаешь.

Я наклонился и потряс слугу за плечо.

— Гораций! — крикнул я. — Просыпайся!

Целую минуту я пытался его растрясти, и вот наконец он открыл глаза и сел. Вид у него был сонный и смущенный. Он широко зевнул.

— Простите, господин Оберон! — промямлил он, глядя на меня припухшими, обведенными черными кругами, глазами. — Видно, я заснул.

— Ты болен? — требовательно вопросил я. — Я тебя еле растолкал.

— Нет, лорд Оберон, — ответил он, еще разок зевнув. — Я все старался не заснуть, все смотрел на вас, чтобы ничего не случилось — все делал так, как лорд Эйбер велел.

Он охнул — наверное, вспомнил об угрозах Эйбера.

— Я очень ценю твои старания, — сказал я, — но тебе вовсе не обязательно было бодрствовать всю ночь. Со мной все в полном порядке, и чувствую я себя сегодня гораздо лучше.

— Вы на меня не обижайтесь, господин, но только вид у вас еще нездоровый.

— Дело не в том, как я выгляжу, а в том, как я себя чувствую.

— Ну да, господин. — Он растерялся. — Это вы меня сюда отнесли? А я и не помню, как заснул. Помню, что сидел на табуретке, на вас глядел…

— Не переживай. — Я улыбнулся, догадавшись, как все произошло. Наверное, Реалла сначала отнесла мальчика в кровать, а уж потом разбудила меня. И хорошо, что он уснул. Меня вовсе не надо было оберегать от хорошеньких женщин. — Все хорошо, — заверил я его. — Я тобой очень доволен.

— Вот спасибо-то, господин!

Похоже, Гораций испытал небывалое облегчение.

— А ты уже ходил по дому? Знаешь, как пройти в столовую?

— Знаю, господин.

— Одевайся. У тебя есть пять минут. Потом покажешь мне дорогу.

К счастью, завтрак тут был как завтрак, и подавали его в более или менее обычной комнате, и состоял он из более или менее нормальной еды. Правда, и здесь свет от ламп собирался под потолком, но к этой странности я уже успел привыкнуть. Она теперь казалось мне неотъемлемой особенностью этого дома, как и странные сочетания углов, диковинные для моего восприятия.

По всей вероятности, я сегодня поднялся первым. На буфетной доске стояли большие накрытые подносы, но к еде пока явно никто не притрагивался. Я начал открывать крышки и заглядывать под каждую из них. Примерно половину из приготовленных блюд можно было узнать с виду. Я положил себе яиц, пару отбивных из какого-то мяса и несколько маленьких медовых булочек. По одну сторону от подносов выстроились кувшины с охлажденными соками, но я знаком подозвал девушку-служанку и велел ей разыскать для меня бутылку красного вина, что она немедленно и исполнила.

Только я успел усесться во главе стола, как в дверях возник Эйбер.

— Доброе утро, — поприветствовал его я.

— Привет, — ответил он. — Плохо спалось?

— Почему все меня об этом спрашивают? — спросил я, имея в виду Горация и Порта. — Отлично спал. Лучше не бывает.

— А видок у тебя кошмарный.

— Но чувствую я себя лучше.

— Это славно.

Я подумал о Реалле и, спрятав улыбку, принялся жевать медовую булочку. Именно ей я был обязан своим быстрым выздоровлением. Ничто так не укрепляет дух мужчины, как любовь.

Я облизнул пальцы и сменил тему разговора.

— Ты отца видел утром?

— Он еще не вернулся, — сказал Эйбер. Он положил себе на тарелку несколько яйцевидных лиловых плодов, немного маленьких розовых ягод и добавил к этому какое-то блюдо, с виду напоминавшее сырную вермишель.