Стивен Лохед - Мерлин

— Да, это святое место, — сказал я. — Вот почему тьма особенно упорно стремится его разрушить.

Чтобы мои слова его не встревожили, я добавил:

— Однако не бойся, брат, ей не преуспеть. Господь сильнее всякой земной силы; тьма не победит.

Потом мы вместе помолились. Я разделил с братьями их скромную трапезу, мы поговорили о моих странствиях, об их трудах в храме, и я вернулся в замок.

В следующие дни я заново открывал для себя Инис Аваллах, обходил знакомые с детства уголки — и мне подумалось, что королевство фей долго не простоит. Слишком оно хрупко, слишком зависимо от силы и расположения окружающего мира людей. Когда оно рухнет, сгинет и Дивный Народ.

Мысль эта не веселила.

Однажды утром я зашел к маме в ее комнату. Она стояла на коленях перед деревянным сундуком. Я видел его сотни раз, но никогда не видел открытым. Я знал, что это память об Атлантиде, что сделан он из дерева гофер с инкрустацией слоновой костью и что на нем вырезаны фантастические существа: головы и передние ноги бычьи, а дальше хвост, как у морского змея.

— Заходи, Мерлин, — сказала она, видя, что я встал в дверях. Я подошел и сел в кресло рядом с сундуком. Харита вынула несколько маленьких, аккуратно перевязанных свертков, в том числе длинный и узкий, обмотанный полосками кожи.

— Я кое-что ищу, — объяснила она и стала рыться дальше.

Среди других вынутых вещей на пол легла книга. Я бережно поднял ее и раскрыл хрупкие страницы. На первой был зелено-золотой остров в ослепительно синем море.

— Это Атлантида? — спросил я.

— Да, — отвечала Харита, забирая у меня книгу. Она погладила страницу нежно, словно любимого человека.

— Мама больше всего гордилась своей библиотекой. У нее было много книг — некоторые ты видел. Но эту — последнюю из всех — она считала истинным сокровищем. — Харита перелистнула страницы, вгляделась в незнакомое письмо и вздохнула, потом улыбнулась, глядя на меня. — Мне даже не довелось узнать, о чем она. Я сберегла ее ради рисунка.

— Это и впрямь сокровище — сказал я.

Мой взгляд упал на длинный сверток, я взял его и развязал. Глазам моим предстала рукоять меча. Бережно, но торопливо я снял промасленную кожу и вскоре уже держал в руке длинное, сверкающее лезвие, легкое и быстрое, как сама мысль, клинок мечты, выкованный для божества, прекрасный, хладный, смертоносный.

— Это отцовский? — спросил я, смотря, как свет, словно вода, дрожит на дивном клинке.

Она села на корточки и слегка мотнула головой.

— Нет, Аваллаха, вернее, предназначался ему. Я заказала его оружейникам Верховного царя в Посейдонисе, первым искусникам мира. Мне говорили, что атланты умели делать невероятно прочную сталь и ревниво хранили секрет своего мастерства. Я привезла этот меч Аваллаху в знак примирения.

— И что?

Мама протянула руку к мечу.

— То было трудное время. Он болел… его рана… он отверг мой подарок, усмотрев в нем насмешку. — Она тронула клинок. — Но я все равно его сохранила, наверно, думала, что найду ему применение. Он все-таки очень ценный.

Я поднял меч и несколько раз резко рубанул воздух.

— Может быть, его время еще не настало.

Я сказал это просто так, потому что пришло в голову, но Харита серьезно кивнула:

— Да, конечно, поэтому я его и сохранила.

Эфес составляли сплетенные змеиные тела, а завершали их головы с изумрудами и рубинами вместо глаз. Прямо под золотой рукоятью был выгравирован девиз.

— Что тут написано? — спросил я.

Харита положила меч на ладони.

— Тут говорится «Возьми меня», — отвечала она и перевернула меч: — А здесь «Отбрось меня».

Странный девиз для царского меча. Что заставило ее выбрать эти слова? Не почувствовала ли она смутно ту роль, которую мечу предстояло сыграть в страшном и славном рождении нашей нации?

— Что ты с ним будешь делать? — спросил я.

— А что, по-твоему, надо?

— Таким мечом можно завоевать королевство.

— Так возьми его, сын, и завоюй. — Она встала передо мной на колени и протянула меч.

Я потянулся было к рукояти, но что-то меня остановило. В следующее мгновение я сказал:

— Нет, нет, он предназначен не мне. Во всяком случае, пока. Может быть, когда-нибудь мне потребуется такое оружие.

Харита не стала ничего спрашивать.

— Он будет тебя ждать. — И она вновь принялась укутывать меч. Мне хотелось остановить ее, прицепить красавец-клинок себе на пояс, ощутить в ладони его приятную тяжесть. Однако время еще не приспело. Я знал это и потому молчал.

Итак, я снова оказался в седле — на сей раз на пути в Ллионесс. Впрочем, до отъезда я выкроил несколько деньков, чтобы погостить в Каеркеме у дедушки Эльфина. Сказать, что мне там обрадовались, значит не сказать ничего. Все просто обезумели от радости. Ронвен осталась такой же красавицей, какой я ее помнил. Она суетилась вокруг меня и беспрерывно кормила все то время, когда мы с Эльфином и Киаллом не сидели за чаркой.

Естественно, разговор зашел о том, что всех беспокоило. Здесь, как и везде, были недовольны, что Максим провозгласил себя императором и уплыл с войсками в Галлию. И ничего хорошего не ждали.

После того как чара с пивом прошла по кругу четыре или пять раз, Киалл подытожил общее мнение:

— Мне он по сердцу — я готов сразиться с любым, кто скажет иначе. Но… — он подался вперед, — опрометчиво было забирать с собой все британское воинство. Уж больно на многое он замахнулся. Впрочем, он всегда был хват.

— Ничего доброго из этого не выйдет, — согласился Турл, сын Киалла (теперь один из воевод Эльфина). — Крови прольется море, и чего ради? Чтобы Максим смог надеть лавровый венок? — Он громко фыркнул. — Ради пригоршни листьев?

— Они проходили здесь по пути в Лондон, — пояснил Эльфин. — Император звал меня с собой. — Эльфин с сожалением улыбнулся, и я догадался, как много значило для него это предложение. — Я не мог…

— Ты не говоришь по-латыни! — хохотнул Киалл. — Воображаю тебя в тоге — да как бы ты там ужился!

— Нет, — рассмеялся Эльфин, — не ужился бы.

Подошла Ронвен и подлила пива.

— Мой супруг чересчур скромен. Из него вышел бы прекрасный наместник. — Она наклонилась и поцеловала его в макушку. — А император — еще лучше.

— По крайней мере, я бы не поплыл искать неприятностей на чужой стороне. Почему бы не устроить столицу прямо здесь? — Эльфин раскинул руки, словно хотел обнять всю свою землю. — Представьте себе! Британский император, и весь остров — его столица! Вот с кем пришлось бы считаться!

— Верно, — согласился Киалл, — Максим сделал большую ошибку.

— Тогда он заплатит своей жизнью, — прорычал Турл — плоть от плоти своего отца.

— А мы — своей, — промолвил Эльфин. — То-то и грустно. Платить будут невинные — наши дети и внуки.