Карина Вран - Днем с огнем

Немного зная Джо, я был уверен — до фатального не дойдет. Вот если бы я эту певунью в факел живой (неживой?) превратил, тогда да. Тонкие семейные связи обязали бы коллегу принять меры. А так: побеседовали о музыке и гастрономических пристрастиях. Слегка поспорили, оба вспылили. Пустяки же.

Девица присела, чтобы поднять цилиндр. Монетки укатились, но несколько купюр остались внутри. Не зря бренчала трубадурка, получается. И как никто не уволок под шумок?..

— Так что, пирожные будешь? — по-доброму обратился к девице; та как раз запихнула купюры в кармашек жилетки, а цилиндр, наскоро отряхнутый от песка и дорожной грязи, пристроила поверх распущенных волос. — Вкусные, рекомендую.

— Засунь их себе, — обнажила клыки она, а потом озвучила такой заковыристый маршрут, что мое "где солнышко не светит" и рядом не стояло в плане детализации.

Как сказала бы ма, обожающая цитаты: "Один человек — весть, два человека — вторжение [8] Урсула Ле Гуин. ". Тогда чем будет три человека?..

До дома я не дошел самую малость. Перехватили меня у скамейки, что возле подъезда (простите, Мал Тихомирыч, парадной).

— Андрей? — с малой толикой сомнения в голосе обратилась ко мне незнакомка неопределимого возраста. — Ты — Андрей?

Обратившаяся ко мне поднялась со скамьи, оставив на ней мальчонку, увлеченно рисующего что-то в альбоме.

— Я — Злата, — сообщила она мне имя, удивительно ей подходящее: волосы у нее были не то русые, не то рыжие, будто солнышком поцелованные, вызолоченные. — Я тебя жду.

Сложилось впечатление, что, пока я был в отъезде, понадобился куче народа. А как вернулся, они живую очередь организовали.

— Цель ожидания? — устало спросил я.

— Левушка, покажи дяде рисунок? — вместо нормального ответа она обратилась к мальцу.

Парнишке было лет шесть, может семь с виду. Шальная мысль о том, что мелкого привели познакомиться с папой (мало ли, обстоятельства знакомства с мамой забылись под градусом алкоголя и страсти?), на подлете разбилась о реальность: я в столь юном возрасте нашалить на гипотетическое отцовство не успел. Сходства со мной и отдаленно не было, как и с самой Златой. Пацан был темненький и кареглазый.

Левушка послушно поднялся и протянул мне раскрытый альбом.

— Молодец, Лева, — тронула макушку ребенка Злата. — Иди, поиграй.

Пацаненок куда-то умчался, я не обратил внимания, куда. Я глядел на корявенький, схематичный карандашный рисунок, изображающий лежащую женщину. И огромную, заштрихованную черным и красным, область вокруг нее.

— Ты ее убил? — голос Златы изменился, теперь он сочился угрозой и ненавистью. — Дарию убил ты?!

А вот это уже был залет похлеще случайной пули, срикошетившей от металлического плафона. О том, что тело соседки по даче обнаружил я, знал крайне ограниченный круг лиц. Я сам, Сергей Крылов и Семен Ильич. И одна усатая морда. Что я вообще побывал в тот день в садоводстве, тоже мало кто знал. Разве что другие соседи заметили. И караси еще в курсе были, которых я в ручей выпустил. Может, водник местный, но это уже совсем сложная цепочка выходила.

Упрощаем: манула вычеркнуть, карасей вычеркнуть, водника в расчет не брать. Остаются соседи (а наши участки крайние, напротив заброшка), да служаки. Последние обо мне не постеснялись говорить с Федей Ивановной, отчего я должен думать, что товаркам тетки Дарьи (тоже Ивановны) они про меня не сболтнули?

Теперь про соседей: я в садоводстве свой, привычный, никто ничего эдакого про меня там не знает. Соседям неизвестен этот мой адрес, никому из них.

Я не палился, совсем ничего не жег. Даже листву просто смел, не стал выжигать. Овинник — и тот только нюх свой использовал. И с его, овинника, слов, одни запахи там отлично перебивались другими.

Кто-то специфическими средствами вызнал, что я заходил в дом соседки? Тогда он (она?) же мог бы определить и то, что я ничего внутри, кроме дверей и дверных ручек, не касался.

К чему приходим? К ушам гончих закона, явственно торчащим из-за спины этой Златы.

— Сейчас же отвечай! — прошипела означенная Злата, взъяренная моим задумчивым молчанием.

— Не убивал, не желал ей смерти, не имею понятия, кто мог ее убить, — решил уж ответить, желательно так, чтобы дополнительных вопросов избежать. — Там вашего сынишку какой-то мужчина уводит, мамаша.

Юного рисовальщика, взяв за руку, и впрямь уводил по дороге рослый мужчина. Темноволосый, кстати.

— Как ты меня назвал?! — взвилась женщина, аж подавившись от возмущения воздухом. — А, бес, ты про этого. Он не мой сын. Так, какой-то пацан. Не ты? Не желал и не ведаешь…

Моя очередь была глотать воздух. Ничего такой ход: чужой ребятенок, рисующий труп в луже крови.

— Не желал и не ведаешь, — повторила она, как бы смакуя эти слова. — Знай: если Ковен Северных Ведьм узнает, что ты солгал, будешь мечтать и молить о смерти, пожирая свои кишки.

— Фу, как неаппетитно, — покачал головой, не дав представительнице Ковена продолжить список вероятных экзекуций. — Злата, а мой адрес вам кто дал? Случайно, не сотрудники органов правопорядка?

— Ищейки, — выплюнула она словцо; не похоже, чтобы у законников и ведьм были теплые отношения. — Они не ищут, кто тронул одну из нас. Зато рыскают, вынюхивают, не мы ли пустили кровь какому-то человечишке…

"И сдают зачем-то ведьмам меня, мое место жительства", — неприятна была эта мысль.

— А что, если цель в том и была? — переключился я с мысли неприятной на мысль отвлеченную, на гипотезу, возникшую буквально только что. — Закон натравить на ведьм, ведьм на закон. И наблюдать со стороны за сварой? — удержал так и рвущееся "сварой ищеек и бешеных сук". — А то и другое дельце под шумок обстряпать.

Например, слегка подорвать теплоход.

Ведьма выхватила из моей руки альбом, вырвала раскрашенный лист. Скомкала. С силой зашвырнула его в лужу, оставленную дождем. Звонко застучали каблучки, унося обладательницу золотых волос и дурных манер подальше от моего жилища.

Ушла, не попрощавшись. Даже пирожных на дорожку ей предложить не успел.

Больше этим вечером никаких странных встреч не случилось. Обыденные — да, у лифта пересекся с каким-то замусоленным дядькой из жильцов (видел его раньше пару раз). В коридоре этажа обменялся приветствиями с Катюшей, соседкой, что снимает комнату в крайней квартире. Не удержался, подсветил ее, стараясь проделать это незаметно. Порадовался: Катя была нормальная, без "прибамбасов".

— На свидание? — улыбнулся из вежливости.

На соседке было темно-синее платье с блестками, так что версия была вполне себе.

— На подработку, — вернув мне улыбку, указала на кейс с инструментом, прислоненный к стене, пока руки девушки были заняты закрытием входной двери на три замка (казалось бы, что красть в двушке, где, кроме Кати, живут выпивохи?). — В клубе играем.